Читать книгу "Садовник - Родриго Кортес"

Устройство розы казалось крайне простым, но как отобразить его в рисунке состоящей из множества цветов клумбы, он не понимал. А привезенные отводки тем временем подсыхали.

За ночь Себастьян разобрал бутонов больше, чем было пальцев у него на руках и ногах, сходил еще за одной охапкой, затем еще за одной, и еще… а когда горы окрасились заревом рассвета, совершенно измученный, вернулся к клумбе и начал работать вприглядку.

Он высаживал отводки «Галлики» слегка закругленными слоями, как лепестки в бутоне, — толстый слой белых, чуть тоньше — кремовых и последний, завершающий и самый тонкий, — алый. А там, где «лепестки» соприкасались, добавлял пятнышко карминной «Дамасской».

Поднялось и начало набирать полную силу раскаченное летнее солнце, и ему пришлось регулярно отвлекаться и поливать укрывающую отводки мешковину водой, но с каждым новым слоем он все больше убеждался в том, что все идет как надо. И лишь спустя сутки, уже к ночи, когда был высажен и полит последний стебелек, Себастьян поднялся и, пошатываясь, побрел домой — спать.

* * *

Даже назначенные на 28 июня 1931 года всеиспанские выборы в кортесы не прибавили начальнику полиции ни покоя, ни ясности. «Народ» волновался, и даже сюда, в глубинку, доходили слухи о периодически происходящих самовольных захватах земли то в Каталонии, то в Арагоне. И только благодаря многодневным и неустанным переговорам Мигеля с арендаторами и землевладельцами в его городе — одном из немногих в провинции — объявление Республики не привело к фатальным последствиям.

Правда, в последнее время начальнику полиции крепко помогал присланный Мадридом вместо Франсиско падре Теодоро. Молодой, хорошо образованный священник сразу же перезнакомился со всей верхушкой города, просидел с Мигелем две ночи, листая списки наиболее неблагополучных семей города, а затем лично обошел их все.

Надо признать, что вдвоем у них получалось неплохо, и порой выходило так, что с утра к очередному председателю Союза свободных арендаторов заходил Мигель, а к вечеру — падре Теодоро. И все равно без осложнений не обошлось. После недавнего проигрыша в суде некоторые из арендаторов земель сеньора Эсперанса с решением суда не смирились и самовольно захватили наиболее удаленные, расположенные в предгорьях участки.

Понятно, что прокуратура не могла оставить без внимания жалобу старого полковника, и Мигелю пришлось, оставив город на капрала Альвареса, садиться на Голондрину и в сопровождении двух молодых полицейских выезжать на место совершения преступления.

Шесть дней начальник полиции безуспешно прочесывал самовольно засеянные поля, несколько раз натыкался на брошенные шалаши из веток лещины и еще дымящиеся кострища, но застать кого-то с поличным так и не удалось, — горы укрыли всех. А когда Мигель ни с чем вернулся обратно, на его столе оказался еще и официальный запрос начальника криминальной полиции Сарагосы на досылку материалов по дополнительно вскрывшимся обстоятельствам по делу о похищении трупа Долорес Эсперанса.

Давно лейтенант Санчес так не богохульствовал. Вместе с гибелью садовника семьи Эсперанса Хосе Диаса Эстебана безнадежно канули в Лету и сами «дополнительные обстоятельства».

Да, многие понимали, что на Энрике Гонсалеса просто повесили чужое дело, и где-где, а в Сарагосе уж точно знали, что переданный родственникам пепел и костные фрагменты не имеют никакого, отношения к покойной сеньоре Долорес Эсперанса, а значит, оснований, чтобы связать дела о найденном конюхом ожерелье и угнанном анархистами и взорвавшемся в перестрелке автомобиле, просто-напросто нет. Но одно дело понимать, и совсем другое — представлять доказательства. Да еще и собственному начальству.

Все вообще было сложнее, чем хотелось. По-прежнему оставался неясен мотив похищения тела, а даже такая патологическая натура, как Хосе Диас Эстебан, должен был иметь мотив. Если это месть покойной госпоже, то за что? Если это заказ третьего лица, то чей именно? И главное: какой смысл вообще вытаскивать труп из склепа?

Может, и впрямь, чтобы поднять шум перед выборами и нанести удар по старому полковнику, а значит, и по сеньору Рохо?

Мигель постоянно возвращался мыслями к этому странному похищению и вполне уже допускал мысль, что у него могли быть и иные, скрытые от посторонних глаз причины, к примеру, душевные проблемы старого полковника. Или нежелание остальных членов древнего рода Эсперанса видеть в своем фамильном склепе простую женщину из маленького городка в далекой Галисии… То, что сеньора Долорес пятьдесят лет назад семье Эсперанса пришлась не по вкусу, начальник полиции уже выяснил.

В общем, в этом имело смысл покопаться. Но для того чтобы развернуть тяжелую полицейскую машину вспять, пересмотреть дело Энрике Гонсалеса и возобновить дело о похищении трупа Долорес Эсперанса, одного заявления вдовы Анхелики было бы маловато. А ничем иным лейтенант Санчес похвастать все еще не мог.

* * *

Отводки оказались сильными, и спустя всего две недели, в начале июня, клумба сеньоры Долорес зацвела.

Уже дня через три возле нее побывала вся прислуга дома Эсперанса, а через неделю, когда на клумбе не осталось практически ни одного нераспустившегося бутона, пришла сеньора Тереса.

Она появилась вместе с новым падре и долго стояла и смотрела на клумбу, не зная, что смотрит на могилу собственной матери, как вдруг прослезилась и легонько прижала мальчишку к себе.

Сердце его замерло.

— Молодец, малыш. Ты очень талантлив. Ах, если бы твой отец мог это видеть…

Себастьян улыбнулся. Отец плавал в бочке винного спирта ногами вверх и не мог этого видеть. Но не это было важным; в прекрасных глазах сеньоры Тересы Себастьян увидел главное: он превзошел своего отца!

* * *

С этого дня он словно сбросил с себя жуткий непереносимый груз. Он стал по-настоящему свободен, настолько свободен, что однажды преодолел давний непререкаемый запрет и стал чуть ли не ежедневно выходить в город!

Это были удивительные, хватающие за сердце путешествия. Перекрестки, вывески и прилавки магазинов, островерхая кровля ратуши, цветные витражи католической школы — все вызывало в его груди фонтанами бьющие в горло приступы восторга, а уж сами горожане так просто потрясали!

Они были постоянно взбудоражены; от них вечно пахло вином и тревогой, и они все время что-то обсуждали, в центре города — предстоящие выборы в неведомые кортесы, шансы монархистов и республиканцев, долговременные последствия аграрной и военной реформы; на окраине, у маслобоен, — возможные реквизиции земли и всякого другого добра… Себастьян понимал немного, но шквал эмоций, захвативший город, он чувствовал — обостренно и ярко.

А потом он заглянул в один из дворов, и его словно ударили в грудь молотком. Кустарник был запущен и рос как попало, яблони были тяжко больны, а цветники высыхали.

Он не поверил своим глазам — двор казался достаточно богатым — и заглянул за следующий забор.

И снова — шок.