Читать книгу "База 211 - Алла Дымовская"

Сказано – сделано. Пограничникам и горя мало, что следить за зверьем, шляющимся туда-сюда, оно, зверье, государственной принадлежности не имеет и паспортов ему не выдают. Только держать ушки на макушке, чтобы ненароком не подстрелили и не стали на тебя охотиться. Это тоже не беда, но задержка в пути, а лето уже подступает, здесь оно коротко.

В первой же попавшейся деревеньке, и впрямь на редкость невзрачной и нищей, заночевали в каком-то сарае на остатках соломы, а на рассвете разжились: брат – короткими драными штанами по грудь с самодельными помочами, линялыми обносками, но их можно было надевать. Тили нашла себе на чужом плетне серую холщовую юбку, тоже рвань, какую не жалко, натянула под самое горло, прогрызла дыры по бокам, получилось платье. Им не стало стыдно даже за воровство, слишком уж жалкими выглядели обноски, все же кое-как прикрывали наготу, они пошли себе потихоньку прочь, нечего в деревеньке знать, с чьего забора что взято. Пошли в открытую по дороге, довольно пустынной, лишь однажды мимо пронесся задрипанный грузовичок-полуторка, и сонный, смуглый от застаревшей грязи парень помахал им рукой, он не остановился – ехал в другую сторону, но приветственный жест близнецам понравился.

Так они бродили несколько дней, питались чем придется. У каждого забора, где приходилось останавливаться поневоле передохнуть, им выносили попить и поесть, расспрашивали, но дети не понимали русского языка и вежливо улыбались в ответ, их звали в избы, но они показывали на дорогу, мол, надо спешить, и шли дальше: им очень понравилось идти и смотреть кругом. Здесь в действительности было очень бедно. Но и ласково. Местные крестьяне имели мало, а делились охотно, тем более с детьми – на Тили уже красовалась вязаная старая кофта, вполне приличная, одна старушка подарила, просто взяла и сняла с себя – пошел дождь, а старушка ждала кого-то у калитки. Игер разжился рубахой-косовороткой, сильно застиранной и не по размеру огромной, тоже дала одна женщина вместе с куском хлеба и серой солью, завязанной в обрывок тряпицы.

Они старались на слух угадать неловкие слова русской речи, разобрать чужие буквы на красных полотнищах, каких было везде в избытке. Так решил Игер, прежде чем идти в государственное учреждение и заявлять о своей беспризорности. А то мало ли что подумают, решат, будто шпионы, он уже слышал, как расправляются с чужими соглядатаями на этой, русской стороне. Но бродить все же им пришлось недолго, может, несколько недель. Пока близнецам не повстречался на дороге человек их судьбы. Причем встреча произошла на дороге в буквальном, а не в переносном смысле.

Тили в тот день очень сильно стерла ноги, с обувкой у них была настоящая беда, ее пожертвовать никто не мог, сельские детишки сами летом бегали босиком, здесь пара башмаков выходила дорогим и редкостным удовольствием. А дорога, ведущая из одной бесконечной и сиротливой деревеньки в другую, оказалась на этот раз каменистая и в ухабах, и Тили разбила свои нежные ножки до крови. Брат пытался уговорить ее идти дальше, обещая в следующем местечке что-нибудь придумать и даже, если нужно, украсть, только пусть она не плачет, пусть встанет, он может ее немного понести, хотя и устал сам. Но Тили продолжала плакать и начала уговаривать брата обернуться, чтобы идти было легче, хотя бы и лесом. Но он сказал: если вылечить ноги или побегать немного – то, пожалуйста, а чтобы дальше так идти – то нет. Куда одежку денут и где потом возьмут другую? И эти-то лохмотья, которые на них теперь, еле-еле раздобыли. Он уговаривал сестру, Тили продолжала плакать, все сильнее и безутешнее, а со стороны леска, где дорога уходила за поворот, послышался шум автомобильного двигателя. Они не обратили внимания, сильно занятые собственными делами. Но вскоре возле них затормозила очень пыльная легковая машина с открытым верхом и на высоких колесах. В машине сидели двое мужчин: один за рулем, совсем молодой парень в новенькой военной форме, однако серьезный не по возрасту, а рядом, тоже впереди, дядька средних лет, и тоже в форме, отделанной по вороту малиновыми нашивками с продолговатыми полосками.

Этот дядька и подошел, присел перед детьми, что-то спросил. Игер замотал головой, как бы давая понять – помощь не нужна, хотя это выглядело глупо. Ведь Тили продолжала плакать все горше, особенно когда краем глаза ухватила на лице у дядьки участливое, сердобольное выражение. Дядька этот продолжал еще что-то говорить, потом задумчиво замолк и вдруг сказал несколько слов на эстонском. Обычное приветствие, но Игера оно почему-то сразу успокоило, брат ответил и доверительно сообщил дядьке, что сестра разбила ноги, они теперь не могут идти дальше. Он надеялся втихомолку, что их предложат подвезти с собой, и тогда Тили перестанет плакать, а дальше видно будет. Но дядька вдруг засмеялся, развел руками и на примитивном немецком языке поведал, что эстонского больше не знает, только эти два слова, но если они понимают, как говорят в германских землях, то он к их услугам. Дети обрадовались, Тили даже отвлеклась от плаксивого дела, посмотрела на дядьку уже открыто.

А брат тем временем рассказывал тут же, на месте выдуманную историю. Что их выгнали из дому и что они сироты, родственникам не нужны. Шли себе, шли с той стороны, пока случайно не зашли за границу, и здесь им понравилось, и обратно они не хотят, а хотят в русский приют для бездомных детей, пусть их не отправляют назад, они очень хорошие и очень бедные.

Дядька ничего им не сказал, но видно было, крепко задумался. Потом, подумавши, дядька поднялся, еще немного постоял, возвышаясь над детьми, им тогда показался гигантского роста, хотя вообще-то был в длину мелковат, и вдруг обратился к Игеру как к старшему:

– Послушай, малыш. Ты пока никому не говори, что ты с эстонской границы. Если спросят, вообще молчи, рта не раскрывай. Приедем в город – вместе подумаем, что нам делать.

Военный этот дядька запихнул их тогда в свою машину, и ехали они до самого Изборска. Там у дядьки оказалась довольно большая комната то ли в бараке, то ли на постоялом дворе, не разберешь, как он объяснил – временное жилье, пока командировка. Дети ничего не поняли, но им постелили на полу чистые и мягкие одеяла, а сверху простыни, дали горячего чаю, и они уснули, ожидая счастливых перемен в жизни.

Дядьку звали Иваном Лукичом Капитоновым, так он сам сказал им на следующий день, и прибыл он из Москвы по делу. А скоро поедет обратно, видимо, это дело сделав. И если они хотят, то могут ехать с ним. В Москве он выхлопочет нужные документы, они же пока пусть учат русский язык, а там школа и дом. У Ивана Лукича тоже когда-то был сын, но погиб далеко на Востоке, жена вскорости умерла от слез, так что он вообще один. Отдаст их в хороший интернат, запишет на свою фамилию, а когда не в разъездах – станет забирать к себе, будто своих детей. Игер сразу же согласился, еще не веря, как им повезло, даже не спросил сестру, но ее глазки так засияли, когда она поняла, что к чему, и объяснения сделались лишними.

Несколько дней они еще прожили втроем во временной комнате Ивана Лукича, а близнецам уже справили сапожки и белье, и всякую другую одежду, которую на местных детишках днем с огнем не сыщешь. И тогда Игера взяла вдруг и стала грызть изнутри совесть.

Нехорошо это. Конечно, в них стреляли отец и старший брат. Оттого и сбежали к волкам в лес, потом куда глаза глядели. А после как-то само собой нашли другого, отца не отца, но доброго и согласного заботиться. И вот теперь придется врать этому Ивану, кто они на самом деле, и врать долго, может, всегда. Только врать Игер не терпел и сестренку учил тому же. Господь Бог, кто его знает, есть ли, нет ли, судя по пастору Юргену, скорее нет. Но от вранья всегда делается ему грязно, хоть каждый день в ушате с мылом мойся, не отмоешься. А за что врать Ивану? За то, что одел и накормил и с собой желает увезти в неведомый, далекий город. Еще противнее, чем ловить беспомощных зайчат, так то хотя бы с голодухи. Может, выгонит их Иван прочь, но никто не знает наверняка, добрых людей больше, вон и та старушка, которая сестренке с плеча кофтенку сняла, и кто хлебом кормил, когда были в дороге. И потом, говорят, «красные» ничего не боятся. Даже царя не испугались, голову ему с плеч долой, чтоб не обижал бедных людей. А тут двое детишек. Вообще, Иван, он умный, он за ружье хвататься не станет, да и не нужно ему ружье, здоровенный маузер в кобуре на боку, так он его ни разу не вынул, кому что скажет, и без того делают с уважением, а говорит он строго. И брат решился. Тили не возражала, привыкла слушаться, она же девочка.