Читать книгу "Вернуть общак - Сергей Зверев"

– Странный вечер сегодня, однако. Вы не замечаете, Антон Павлович? Ко мне в гости пришли двое: судья, который приземлил меня на пятерик, да зоновский педераст. Хорошая получилась компания. Нас очень многое связывает. Образ мышления, например, да и работа… Вы присаживайтесь, Антон Павлович. Мой стол – ваш стол.

Хозяин наложил в тарелку заморских кушаний, поставил ее на пол рядом с собой и позвал:

– Фантик, иди возьми.

Глядя, как вечно голодный Дохлый вернулся с тарелкой на табурет и принялся за еду, Шкаликов подумал о том, что в его доме харчуется самый настоящий чухан, и не удержался от реплики:

– Фантик, это тебе на малолетке надолбили такой гнусный партак?

Востриков обреченно мотнул головой. Его рот был набит курицей с сыром.

– А сейчас под хвост не зашпиливаешь?..

В ответ последовало лихорадочное мотание головой. Мол, нет.

– Хоть это радует. Антон Павлович, чем обязан визиту столь высокого гостя?

– Меня и упомянутого вами господина Вострикова в данный момент преследует небольшая банда. Не думаю, что это коллектив присяжных заседателей. Скорее всего, там люди, желающие моей смерти. Все бы ничего, но мне очень не хочется, чтобы и этот товарищ попал к ним в руки. – Антон показал на Вострикова. – Судя по всему, сейчас в подъезде осуществляется поквартирный обход на предмет нашего обнаружения. Если позвонят в дверь, не открывайте. Хорошо?

– А знаете, как хочется открыть? – Шкаликов улыбнулся во весь рот, обнажая около десятка золотых зубов.

В его левый клык был вставлен маленький бриллиант, отчего улыбка данного субъекта всегда приобретала какой-то мистический характер. Бриллиант хотели конфисковать вместе с квартирой, но адвокат Шкаликова сумел убедить суд в том, что алмаз в клыке его подзащитного носит не материальную, а моральную подоплеку. Шкаликов, мол, рожден в мае. Алмаз – это камень его души. Он поддерживает в покое ауру данного весьма достойного человека.

– Фантик, – шепотом позвал Вострикова Шкаликов. – Сними со стены ятаган, открой дверь и изруби сук в клочья. – Увидев глаза Дохлого, до краев залитые жидким ужасом, он так же шепотом добавил: – Шутка.

На этаже открылась кабина лифта. Шум на площадке стих.

Лежа на спине и глядя в темный потолок, Антон чувствовал, что, разыскав пропавший общак, он обрел не облегчение, а непонимание того, что ему делать дальше. Ну, проберется он через все блокпосты пасторовской и тимуровской братвы в лесополосу, заберет эти проклятые деньги, а дальше-то что? Судья позвонит Пастору и скажет: «Овчаров, я нашел твой общак, давай встретимся», не так ли? Под смех и унизительное покашливание отморозков он передаст вору доллары? Самая приятная фраза, брошенная в его адрес, будет звучать приблизительно следующим образом: «Что, судья, очко сжалось? Не умеешь – не воруй». После этого Костин наденет мантию и войдет в зал судебных заседаний под строгий голос секретаря «Встать, суд идет!», да?

Антон сел на диване, упер ноги в прохладный пол.

Еще три часа назад он всем своим существом рвался к этому обвалившемуся погребу в пригородной лесополосе, а сейчас…

Теперь было о чем подумать.

Возбуждение Приттмана, и так возросшее едва ли не до критической точки, усилилось еще больше, едва он увидел трех пассажиров «Навигатора», выходивших из подъезда. Костина с ними не было, а это могло означать только одно из двух: судья убит, либо они его не нашли. Журналисту хотелось верить именно во второе, так как в противном случае ему сейчас совершенно незачем было бы находиться в багажном отделении огромного джипа.

Он сделал это неосознанно, толком не разобравшись, зачем оно нужно и что ему грозит в случае обнаружения. После исчезновения громил в темноте подъезда мысли журналиста приняли такой хаотичный характер, что логика ушла на второй план. Майклу Приттману почему-то казалось, что ему нужно во что бы то ни стало запрыгнуть в просторный багажник джипа, успеть сделать это до того, как верзилы выведут и посадят в машину судью.

Мысль о Майами-Бич и цветастой рубашке прежде стегала его как плеткой. Зато сейчас, покачиваясь рядом с запасным колесом, Приттман думал уже не об отпуске, а о возможности поскорее покинуть эту адскую машину. Сленг пассажиров джипа он понимал плохо, но проскальзывающие в их речи нормальные русские слова давали возможность связать текст воедино. Чем дольше ехали и говорили те, к кому подсел Майкл, тем более безрассудным казался ему его собственный поступок.

Джип ехал «блин, на базу», где Тимур «нам бебики погасит и яйца на кулак намотает». Приттман сглотнул слюну и ужаснулся при мысли о том, что этот икающий звук могли услышать бандиты, сидящие впереди. Он стал рукой нащупывать ручку двери. Но, как известно, багажники джипов ничуть не приспособлены для того, чтобы из них можно было выходить.

До конца осознав сей факт, Приттман устроился поудобнее и с известной долей фатализма решил, что если ему суждено расстаться с жизнью, то пусть он умрет информированным. Разговор в салоне представлял собой сборно-разборный вариант эсперанто, в котором, в зависимости от перестановки одних и тех же слов, смысл сказанного менялся.

Если как следует напрячь мозги, то беседу уголовников мог понять житель любого материка. Еще через несколько минут Приттман понял, что исконно русское слово «блин» в данном случае означает вовсе не тонюсенькую пшеничную лепешку, а нечто вроде «черт побери». Слово «херня» в зависимости от тональности может обозначать любой предмет и действие в неограниченном пространстве.

Майкл вынул из кармана дежурный блокнот с пришпиленной к нему авторучкой и, побеждая тряску, стал записывать.

– А откуда Тимур узнал об этом хрене?

– Ему знакомый вертухай из управы цинканул. Он при Тимуре харчуется.

– Кто? Хрен?

– Нет, вертухай. Он отзвонился шефу и сказал, что Костин интересовался этим Востриковым.

– А зачем он ему отзванивался?

– Вертухай при делах. Ему Тимур задание дал после херни с Пастором. Видишь, выстрелило. Тимур мужик башковитый, знает, где концы искать.

Приттман почесал ручкой переносицу. Благодаря неторопливому разговору и своим профессиональным навыкам он успевал записывать все дословно, но без переводчика эта работа превращалась в банальное стенографирование.

– Ну и что теперь Тимуру будем говорить? Он, в натуре, нам головы открутит.

– Так и скажем, хату нашли, а Костина с Востриковым в ней не было. Про то, что он ушел из-под носа, молчок. Как хаты обзванивали – тоже. Не нашли, и все. Мы, блин, виноваты, что ли?!

– А зачем Тимуру этот судья? Пристукнул бы его, и точка.

– Ты, Фора, делай, что тебе велят, а не рассуждай. Если бы твои мозги чего-нибудь стоили, то ты не зубы бы барыгам вырывал по распоряжению Тимура, а при нем консильере бы трудился.

– Кем?