Читать книгу "Тайна апостола Иакова - Альфредо Конде"

Доктор был человеком, приближенным к архиепископской курии, продолжил он. Участником Католического движения, поборником традиционного семейного уклада, но одновременно и большим любителем женщин, которых церковь традиционно называет «женами ближних». Теми самыми, которых восьмая заповедь требует не возжелать и которые, вопреки этому, остаются вечно желанными. Доктор оказывал предпочтение счастливым женам и влюбленным невестам, но терпеть не мог вдов, ибо в те редкие случаи, когда он все же оказывался с ними в постели, у него возникало ощущение, что он занимается сексом втроем и в роли третьего выступал горько оплакиваемый покойник.

Это страстное увлечение чужими женами, равно как и незамужними женщинами (ибо, как его в свое время учили, негоже мужчине отказывать даме), вступало в явное противоречие с католическими и апостольскими наставлениями и несколько в меньшей степени — с теми, что на протяжении своей истории проповедовала галисийская церковь; впрочем, он благополучно преодолевал сие противоречие, не испытывая излишних угрызений совести. В целом можно сказать, что это был человек прагматичный, весьма циничный и достаточно противоречивый, но при этом почти всегда добивающийся поставленных целей. Сочетание «Томе Каррейра» было в его случае не просто именем и фамилией, но и своеобразным лозунгом, которому он свято следовал, особенно в отношениях с дамами: бери с места в карьер, а дальше — как Бог на душу положит.[23]

Помимо любви к женам чужим и своим господин профессор, мнящий себя выходцем из среды революционных событий шестьдесят восьмого года, в которых он не принимал никакого участия, всегда испытывал неистребимую жажду славы и профессионального успеха, заявил комиссар. Успеха, которого он, вне всякого сомнения, более чем заслуживал, но так в полной мере и не обрел. И сей факт воспринимался им как весьма прискорбный, особенно если принять во внимание, что как ученый он считался признанным в мире авторитетом в области медицинской антропологии и занимал должность заведующего соответствующей кафедрой университета Сантьяго практически с момента ее основания.

Кафедра была образована ни много ни мало по предложению легендарного и на настоящий момент последнего кардинала Компостельского. В то время кардинал назывался князем Церкви.

Если методика исследования была разработана Каррейрой, если это он расчистил путь для проведения научных изысканий, то он, несомненно, рассчитывал и на признание своего авторства, о чем, собственно, он недвусмысленно и заявил в беседе с Софией, пришел к заключению Салорио.

Однако это было еще не все. Как успела услышать Клара, во время беседы на повышенных тонах Каррейра настаивал на том, что информация о полученных данных нанесет серьезный вред чувствам истинных верующих, тех, кто исповедует веру простую и искреннюю.

Продемонстрировав весьма скудное воображение, Каррейра почему-то привел в качестве носителя сей веры не кого иного, как угольщика.[24]И это при том, что данная профессия, как известно, исчезла уже много лет тому назад, а присваивать подобное отношение к религии сменившим угольщиков специалистам по отопительным системам было в высшей степени неразумно. Почему-то такой странный выбор Каррейры приводил комиссара в замешательство. И самое неприятное состояло в том, что он не понимал почему. Однако он не мог останавливаться, чтобы поразмышлять на эту тему: Эулохия хотела знать обо всем, что произошло, а он — как можно быстрее покончить с разговорами.

Как поведала полицейским Клара, София категорически отвергла все аргументы профессора. Она была рассудочна, мало эмоциональна и гораздо более цинична, чем ее научный руководитель. Это она и только она прошла весь путь от начала и до конца. И открытая ее усилиями территория находилась теперь в ее безраздельном владении, принадлежала только ей. Она намеревалась по праву занять ее целиком и не собиралась ни с кем делиться.

Дойдя в своем повествовании до этого момента, Андрес остановился: больше ему рассказывать было нечего. Он вновь предпринял дерзкую попытку обнять Эулохию, но безуспешно. Тогда он решил, что лучше ему помолчать и выждать удобный момент. Однако его внутренний голос дал маху.

— Да, то, что ты рассказал, очень интересно, — сказала Эулохия, поворачиваясь к нему спиной. — Но в целом, в конечном счете, — добавила она, — можно сказать, что вы абсолютно ничего не знаете, все ваши подозрения совершенно безосновательны, и твои — в первую очередь. Каррейра вызывает не намного больше подозрений, чем глава департамента городского развития с новеньким «мерседесом». Нет, вам совершенно ничего не известно, просто ничего. Ах, мужчины! Мне бы очень хотелось поближе познакомиться с этим Каррейрой.

Андрес хотел было ответить ей, что инспектор Андреа Арнойа — не мужчина, а женщина, но вовремя передумал и не произнес больше ни слова. Этой ночью он спал отвратительно. Не иначе как давали о себе знать миноги по-бордоски.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Компостела, воскресенье, 2 марта 2008 г., 10:00

Да, никак нельзя сказать, что господин комиссар хорошо спал ночью, последовавшей за обнаружением трупа Софии Эстейро. И вовсе не потому, что этому помешало созерцание обнаженного тела покойной, покрытого резаными ранами. Причиной тому была душевная рана, нанесенная ему после долгих и утомительных разглагольствований, цель которых заключалась в том, чтобы ввести его возлюбленную в курс не только всего случившегося за день, но и его собственных намерений и желаний.

Некоторые из нанесенных на тело Софии ран были смертельными, другие — характерными для преступления, совершенного в порыве страсти, многие — типичными для сексуального маньяка, и, наконец, все они свидетельствовали о том, что действовал профессионал. А рана, которую получил на супружеском ложе комиссар, просто лишила его сна.

В общем, спал он хуже некуда.

Неудовлетворенное желание, предсмертные хрипы миног (да-да, миноги тоже издают предсмертные хрипы, по крайней мере, комиссар был в этом уверен) и настырное порхание огромной стрекозы, которая превращалась то в муху, невозмутимо разместившуюся за ухом представителя центрального правительства, то в навозного жука, принимавшегося терзать срамные места спящего комиссара, сделали эту ночь невыносимой.

Он без конца просыпался. Его будила прекрасная в своей наготе София Эстейро, являвшаяся к нему в тяжелом полузабытьи, вызванном плохим пищеварением и сексуальной неудовлетворенностью. И он тут же пробуждался, словно его совесть, отягощенная неиссякаемым чувством вины, принуждала его спасаться бегством от зловещих снов. И уже в состоянии бодрствования он вновь и вновь возвращался мыслями к покойнице. В общем, всю эту ночь он провел в болезненном бреду, который не покидал его, даже когда он лежал с открытыми глазами.