Читать книгу "Пятое Евангелие - Филипп Ванденберг"

– Это уже ваше дело, – ответил санитар. Он молча кивнул и не попрощавшись удалился.

Два следующих дня прошли словно в кошмарном сне. Даже Адриан, который всегда руководствовался принципом «Нет проблем!», казалось, впал в отчаяние. Он уговаривал Анну сесть в первый же самолет и отправиться куда-нибудь к солнцу и морю, например в Тунис или Марокко. Клейбер настаивал, что возвращаться в Мюнхен одна Анна не должна.

Она же лишь устало улыбалась. По большому счету, ей было все равно. Она жила в постоянном страхе, что следующей жертвой неизвестного врага станет Адриан. Она не решалась говорить об этом вслух, но все свои мысли сосредоточила на том, как предотвратить подобное развитие событий и спасти Клейбера. С другой стороны, она понимала, что слишком слаба и не сможет в одиночку, без помощи Адриана узнать правду. Анна почти поддалась на его уговоры отправиться вместе отдыхать, когда совершенно неожиданно они напали на след, давший всему делу совершенно иной оборот.

Анна дала Адриану пленку со снимками коптского пергамента, которую тот отдал в фотолабораторию и попросил сделать копию. Он собирался найти эксперта, способного перенести загадочный текст, о содержании которого было известно лишь то, что в нем упоминалось имя Бараббас. Но поскольку снимки были, как выразились в лаборатории, «изготовлены, мягко говоря, неумело», они решили напечатать несколько вариантов с разной степенью увеличения, яркости и контрастности. Все снимки немного отличались друг от друга, поэтому разные части текста были лучше видны на одном снимке и помучились менее отчетливо на других.

Сама по себе обработка снимков в лаборатории, конечно же, Не могла стать поворотным событием, которое столь сильно взволновало Анну. На левой стороне одного из снимков, напечатанных с большим увеличением, виднелись четыре пальца – очевидно, оригинал перед камерой держал кто-то, помогавший при съемке, и этот факт объяснял плохое качество фотографий. Если говорить более точно, то пальцев было не четыре, а три с половиной, поскольку на указательном пальце отсутствовала последняя фаланга.

– Донат! – воскликнула Анна.

– Донат?

– Муж парализованной женщины в инвалидной коляске! Он с самого начала показался мне подозрительным. Женщина, находившаяся во время аварии в автомобиле Гвидо и исчезнувшая из клиники через два дня, выдала себя за его жену. Донат утверждал, что он ничем не может мне помочь. Он лжет, лжет, лжет!

– И у этого… Доната не было половины указательного пальца на правой руке, ты в этом уверена?

– Абсолютно уверена! – ответила Анна. – Я видела его собственными глазами и обратила внимание на руку. Но он сказал, что ничего не знает об описанных мною событиях. По чему он лгал и что может скрывать от меня?

Анна боялась. Теперь она испытывала страх и перед новыми вопросами, возникшими вследствие последнего открытия. В сущности, она ни на шаг не продвинулась к разгадке и находилась там же, где и в день после катастрофы, в котором погиб ее муж. Напротив, все попытки узнать что-либо имели эффект археологических раскопок: чем больше материала оказывалось в ее распоряжении, тем больше возникало вопросов. Кроме того, Анна изо всех сил пыталась свыкнуться с мыслью, что Гвидо изменял ей и подло обманывал.

Она чувствовала себя так, словно против своей воли получила роль и оказалась в какой-то странной пьесе, не зная при этом ни своих слов, ни остальных актеров. Ее желания никого не интересовали – Анна должна была доиграть свою роль до конца.

Четвертая глава

Лейбетра
На грани безумия

1

Меньше чем через час езды по автобану на юг от аэропорта Салоники зеленый «лендровер» съехал на дорогу, ведущую в Катерини – тихий, крохотный провинциальный городок в северо-восточной части Греции. Он расположен недалеко от Олимпа и радует туристов живописной рыночной площадью, столиками и стульями, которыми заставлены улочки, освещаемые вечером И ночью лампами без плафонов. Главная улица города переходит в шоссе, которое ведет на юго-запад, в направлении Элассона, откуда можно попасть в Метеору – там монастыри словно парят в воздухе[20]. Когда-то их было двадцать четыре, сейчас монахи живут лишь в четырех.

Автомобиль снизил скорость и свернул налево, на проселочную дорогу, которая на самом деле представляла собой колею, кое-где засыпанную щебнем и поросшую посередине травой. Лишь теперь Гутманн понял, почему его встретили на внедорожнике. Конусы света, отбрасываемые фарами, из-за ухабистой дороги исполняли невероятную джигу. Но молодой водитель явно поручал удовольствие от такой поездки.

– Еще три километра вверх, в горы, – сказал Талес, обращаясь к Гутманну, – и мы в Лейбетре. К сожалению, последний отрезок пути мы будем вынуждены преодолеть пешком.

Гутманн кивнул и улыбнулся, но улыбка далась ему с огромным трудом.

Пока автомобиль на первой скорости поднимался по крутому подъему, Гутманн со страхом наблюдал, как один крутой поворот переходил в следующий, а отвесные скалы слева и справа сменялись обрывами. Талес, знавший на этой вьющейся серпантином горной тропе каждый поворот, решил немного ввести своего спутника в курс дела:

– Хотелось бы обратить ваше внимание на некоторые, я бы сказал, странные вещи. На самом деле странными они будут казаться только вам, поскольку вы окажетесь в Лейбетре впервые.

Гутманн кивнул.

– Прежде всего вы должны знать, как мы обращаемся друг к другу. Мы используем только местоимение «вы» и никогда «ты». Если при обращении друг к другу члены нашего ордена хотят подчеркнуть торжественность момента, то они говорят «Ваше совершенство», поскольку в соответствии с нашей философией человек является мерой всех вещей. А поскольку мы придерживаемся этой точки зрения, то ведем – в отличие от живущих в Метеоре монахов, которым так завещали Агия Триас или Агиос Стефанос, – далеко не аскетический образ жизни. Все члены нашего ордена носят одежду темного цвета – это так, но с самоистязанием данное правило не имеет ничего общего, а является лишь выражением нашего единого духовного мира. Как раз по этой причине каждый из нас получает новое имя, данное ему орденом.

– Я вас понимаю, – сказал Гутманн задумчиво, хотя на самом деле не понимал ничего, а замечания Талеса казались ему довольно противоречивыми. Он уже почти начал жалеть о своем решении, но вновь подумал о желании сжечь все мосты и понял, что во всей Европе не найти места лучше, чем Лейбетра, если хочешь скрыться или просто покончить с прошлой жизнью. Как раз это и хотел сделать Гутманн – покончить с прошлой жизнью, оставить где-то далеко все, что не давало дышать полной грудью, забыть не сложившийся брак, жестокую конкуренцию среди коллег-ученых и нудные общественные мероприятия, на которых человек его положения обязан был присутствовать, и эта обязанность вызывала у него отвращение.