Читать книгу "Крысиный король - Чайна Мьевилль"

Там у моста я мельком увидел этого поросячьего выродка в дурацких лохмотьях — он играл на флейте. Его башка то поднималась, то опускалась, и пока он играл, я разглядел отвратительную ухмылку во всю рожу. Первые шеренги крыс уже были на мосту, я видел, как они спокойно маршируют к краю, без малейшего намека на беспокойство, все взгляды были прикованы к этой восхитительной куче объедков, навстречу которой их вели. Я видел, что они сейчас упадут, и вопил «стойте!», но я ссал против ветра, дело было сделано.

Они маршировали с моста прямо в воду.

Из-под моста неслись жуткие визги, но никто из сестер и братьев их не слышал. Они оцепенело слушали музыку леденцов и беконной корки. Следующая шеренга прыгнула вслед за своими товарищами, потом еще и еще — крысы кишели в реке, как улов в рыбацкой сети. Я не мог этого вынести, каждый крик болью отдавался в моем сердце, мои мальчики и девочки испускали дух в воде, барахтаясь, пытаясь удержать свои шкурки над волнами, они плавали хорошо, но к такому не были готовы. Я слышал вопли и плач, когда тела сносило течением, но мои чертовы долбанные ноги все еще продолжали двигаться. Я оттягивал ряды назад, пытаясь развернуть их, двигаясь чуть медленнее остальных, чувствуя, как они проходят мимо меня, а убийца на мосту смотрел на меня, эта дьявольская флейта была намертво прижата к его пасти, и он понимал, кто я. Я понимал, что он понимает, что я Крысиный король.

И он улыбнулся еще шире и кивнул мне, когда я промаршировал мимо него по мосту и шагнул в реку.

Лоплоп зашипел, Ананси прошептал что-то под нос. Все трое ушли в себя, уставясь вперед невидящим взглядом, погрузившись в воспоминания.

— Вода в реке была ледяной, холод прочистил башку. Каждому всплеску тут же вторили визги и завывания, когда мои бедные крошки старались ловить свой Внутренний Голос, думая: «Что, черт возьми, я здесь делаю?», и с этой мыслью погибали.

Все больше и больше крыс прыгало в воду, чтобы присоединиться к ним, больше и больше шкурок пропитывалось водой, и, чувствуя, как река затягивает их, зверьки в панике загребали лапками, разрывая друг другу животы и глаза, увлекая братьев и сестер под воду, в ледяной холод.

Я брыкался, стараясь выбраться. Это была безумная масса, взбивающая пену, остров из крысиных тел, боровшихся и нещадно карабкавшихся наверх, перед тем как исчезнуть под водой.

Вода сковывала движения. В панике я слышал только свое затрудненное дыхание, с жадностью хватая воздух и отрыгивая желчь. Волны бились вокруг, бросая меня на скалы, и со всех сторон тысячами и тысячами гибли крысы. Я различал только звук флейты. Там, в реке, в этой густой массе тел, он, лишенный своих чар, был просто завыванием. Я слышал еще всплески, это новые крысы прыгали в воду, чтобы погибнуть; бесконечное, безжалостное убийство. Все кругом кричало и захлебывалось, окоченевшие маленькие тела качались вокруг меня, как буйки в адской гавани. Это конец света, думал я, легкие наполнялись мерзкой водой, я тонул.

Трупы были повсюду.

Бесформенные бурые поплавки, сквозь полузакрытые веки я видел только их, они дрейфовали вместе с рябью на поверхности воды, они были везде, качались на волнах вокруг меня, и надо мной, и подо мной тоже, когда я уходил под воду. Когда последний пузырек воздуха вышел из меня, наступил мрак, я увидел под водой склеп, поле смерти, острые черные скалы превратились в погибель крысиного племени, груды и груды трупов, маленькие гладкие детеныши и старые серые самцы, жирные матроны и драчливые юнцы, пароксизм, бесконечная масса смерти, сдвигаемая стремительным потоком, что несется наверху.

И я один был свидетелем этой бойни.

Сол слушал, и ему казалось, что утонувшие крысы нависали над ним. Кровь стучала в висках, будто это его легкие боролись за воздух.

Голос Крысиного короля зазвучал снова, но теперь лишенный прежних безжизненных интонаций.

— И я открыл глаза и сказал: «Нет». Я рванулся и вытолкнул себя из этого страшного провала. Во мне не осталось воздуха, не забудь, легкие с каждым ударом сердца только что не разрывались, но я карабкался на свет из темного безмолвия, сквозь толщу воды над головой я слышал крики, я стремился наверх, пока наконец не вытолкнул свое лицо на воздух.

Я всасывал его, как наркоман. И не мог надышаться.

Я вернул свою Жизнь. На поверхности все еще не закончилось, смерть была вокруг, но пена уже немного опала, и не было больше крысиного племени, падающего с небес. Я увидел, как удаляется человек с флейтой.

Он не видел, что я смотрю на него.

Тогда я решил, что он должен умереть.

Я выбрался из воды и лег под камнем. Крики умирающих еще слышались какое-то время, а когда они стихли, река унесла с собой все следы. Я лежал, переводил дыхание и клялся отомстить за свое крысиное племя.

Поэт сравнил меня с Цезарем — я, мол, плыл часа четыре напролет и выплыл.[5]Но это не был мой Рубикон. Это был мой Стикс. Я должен был погибнуть. Я должен был стать утонувшей крысой. Может быть, и стал. Я думал об этом. Может быть. Я никогда бы не сделал этого, может быть, это просто ненависть, пропитавшая меня до костей, держала меня на поверхности и заставляла бороться.

Правда, эти ублюдочные дочери и сыновья Гаммельна доставили мне пару веселых минут. Эти тупые, тупые уроды пытались провести Дудочника, он наказал их, я имел удовольствие наблюдать, как те скалившиеся с-с-суки, что хлопали в ладоши, когда мы уходили, теперь визжали по переулкам, прилипая, как клей к своим киндерам, а те шагали прочь от них, завороженные звуками флейты. И я позволил себе маленькую радость, я улыбнулся, когда подозрительный парень расколол гору, и те маленькие детеныши стали прыгать в нее. Потому что эти выкидыши отправились в ад, и они даже не умерли и не сделали ничего дурного, и их ублюдки-родители знали это.

Моя маленькая радость, как я уже сказал.

Но мне был нужен только этот гнус, этот менестрель.

Он настоящий преступник. Он единственный, кто должен по-любому за все заплатить.

В голосе Крысиного короля слышалась такая злоба, что Сол даже вздрогнул, но воздержался от замечаний по поводу невинности детей.

— Он высасывал всех птиц с неба и дразнил меня, а я сходил с ума от бессилия. — Лоплоп говорил таким же сонным голосом, что и Крысиный король. — Я спасся в Бедламе,[6]я забыл, кто я такой, я думал, что я просто сумасшедший, который вообразил себя Королем птиц. Я долго прозябал в клетке, пока не вспомнил, кто я, и не вырвался на свободу.

— С ним усли все мои скорпионы и маленькие пауцата из дворца в Багдаде.[7]Она зазывал меня своей пикколо, и моя разум уходил, она был плохо со мной, давил меня, делал мне осень больно. И все пауцата видели, — тихо сказал Ананси.