Читать книгу "Провинциальная муза - Оноре де Бальзак"

В это время к ним, запыхавшись, подбежал кучер Дины и сообщил о прибытии дилижанса; все ускорили шаг. Г-жа де ла Бодрэ шла между двумя парижанами.

— Прощайте, дети мои, — сказал Бьяншон уже у самого Кона, — благословляю вас…

Он передал руку г-жи де ла Бодрэ Лусто, который с нежностью прижал ее к сердцу. Совсем другое чувство ощутила Дина! Рука Этьена вызвала в ней живое волнение, тогда как рука Бьяншона оставляла ее совершенно равнодушной. И она обменялась с журналистом тем жгучим взглядом, который говорит больше, чем все признания.

«Одни только провинциалки носят еще платья из кисеи — единственной материи, которая не разглаживается, если ее измять, — подумал про себя Лусто. — Эта женщина, избравшая меня своим любовником, станет упрямиться из-за своего платья. Если б она надела фуляровое, я был бы счастлив… От чего только не зависит сопротивление…»

Пока Лусто раздумывал, не нарочно ли г-жа де ла Бодрэ создала для самой себя неодолимую преграду, надев кисейное платье, Бьяншон с помощью кучера укладывал свой багаж на крышу дилижанса. Наконец он пришел попрощаться, и Дина была с ним чрезвычайно ласкова.

— Возвращайтесь, баронесса, пора… Скоро подоспеет Гатьен, — сказал он ей на ухо. — Уже поздно, — добавил он громко… — Прощайте!

— Прощай, великий человек! — воскликнул Лусто, крепко пожимая руку доктора.

Переезжая обратно через Луару, ни журналист, ни г-жа де ла Бодрэ, поместившиеся рядом на заднем сиденье древней кареты, не решались заговорить. В таких случаях первое слово, нарушающее молчание, приобретает огромное значение.

— Знаете ли вы, как я вас люблю? — спросил вдруг в упор журналист.

Победа могла польстить Лусто, но поражение никогда его не огорчало. Это безразличие было секретом его смелости. Говоря столь недвусмысленные слова, он взял руку г-жи де ла Бодрэ и сжал ее в своих; но Дина тихонько высвободила руку.

— Да, конечно, я стою гризетки или актрисы, — сказала она шутливо, хотя в голосе ее чувствовалось волнение. — И все-таки неужели вы думаете, что женщина, пусть и смешная, но не такая уж глупая, берегла бы самые драгоценные сокровища своего сердца для человека, который может искать в ней только мимолетное наслаждение?.. Меня не удивляет, что я слышу из ваших уст слова, которые уже столько раз мне говорили другие, но…

Тут кучер обернулся.

— Вот и господин Гатьен… — сказал он, — Я вас люблю, я жажду вашей любви, и вы будете моей, потому что никогда, ни к одной женщине я не испытывал чувства, какое вы мне внушаете! — взволнованно прошептал Лусто на ухо Дине.

— Может быть, помимо моей воли? — возразила она, улыбаясь.

— Моя честь требует, чтобы по крайней мере с виду казалось, будто вы выдержали живейшую атаку! — воскликнул парижанин, которому гибельное свойство кисеи подсказало забавную мысль.

Прежде чем Гатьен успел доехать до конца моста, отважный журналист проворно измял кисейное платье и привел его в такой вид, что г-же де ла Бодрэ немыслимо было показаться кому-либо на глаза.

— О сударь!.. — величественно вскричала Дина.

— Вы мне бросили вызов, — ответил парижанин. Но Гатьен приближался с поспешностью одураченного любовника. Чтобы хоть отчасти вернуть себе уважение г-жи де ла Бодрэ, Лусто попытался заслонить собою ее скомканное платье от взоров Гатьена, быстро высунувшись из кареты со стороны Дины.

— Скачите в нашу гостиницу, — сказал он ему, — у вас есть еще время, дилижанс уходит только через полчаса; рукопись на столе в комнате Бьяншона, она очень ему нужна, он не знает, как ему быть с его лекциями.

— Ступайте же, Гатьен! — сказала г-жа де ла Бодрэ, бросив на своего юного обожателя деспотический взгляд.

Покоряясь ее повелительному тону, юноша сломя голову поскакал обратно.

— Живо в Ла-Бодрэ! — крикнул Лусто кучеру. — Баронессе нездоровится… Только ваша мать будет посвящена в тайну моей хитрости, — сказал он, снова усаживаясь возле Дины.

— Эту низость вы называете хитростью? — спросила г-жа де ла Бодрэ, подавив слезы, высушенные огнем оскорбленного самолюбия.

Она отодвинулась в угол кареты, скрестила руки на груди и стала глядеть на Луару, на поля, на все, за исключением Лусто. Журналист принял тогда успокаивающий тон и говорил до самого Ла-Бодрэ, где Дина, выскочив из коляски, вбежала в дом, стараясь, чтобы ее никто не увидел. В волнении она бросилась на софу и расплакалась.

— Если я вызываю в вас отвращение, ненависть или презрение, хорошо, я уеду, — заявил тогда Лусто, вошедший вслед за нею.

И хитрец опустился перед Диной на колени. В эту решительную минуту в дверях показалась г-жа Пьедефер.

— Что с тобой? Что тут происходит? — обратилась она к дочери.

— Скорей дайте вашей дочери другое платье, — шепнул на ухо ханже развязный парижанин.

Услышав бешеный галоп лошади Гатьена, г-жа де ла Бодрэ мигом скрылась в своей комнате, куда за ней последовала мать.

— В гостинице ничего нет! — обратился Гатьен к Лусто, который вышел к нему навстречу.

— И в замке Анзи вы тоже ничего не нашли! — ответил Лусто.

— Вы насмеялись надо мной, — сухо сказал Гатьен.

— Вволю, — ответил Лусто. — Госпожа де ла Бодри сочла очень неприличным, что вы увязались за ней без приглашения. Поверьте мне: надоедать женщине — плохой прием обольщения. Дина вас одурачила, но вы ее насмешили — такого успеха не имел у нее ни один из вас за тринадцать лет, и вы обязаны им Бьяншону, ибо автор шутки с рукописью — ваш двоюродный брат!.. Только выдержит ли лошадь? — спросил Лусто, пока Гатьен раздумывал, сердиться ему или нет.

— Лошадь?.. — повторил Гатьен.

В эту минуту появилась г-жа де ла Бодрэ, одетая в бархатное платье, и следом за ней ее мать, бросавшая на Лусто гневные взгляды. Для Дины было бы неосторожностью в присутствии Гатьена обращаться с Лусто холодно или сурово, и, пользуясь этим обстоятельством, он предложил этой мнимой Лукреции руку;[54]но она ее отклонила.

— Вы хотите прогнать человека, который посвятил вам свою жизнь? — сказал он, идя рядом с нею. — Я не вернусь с вами в Анзи и завтра уеду.

— Мама, ты идешь? — обратилась г-жа де ла Бодрэ к г-же Пьедефер, чтобы уклониться от ответа на прямой вопрос, которым Лусто хотел заставить ее принять какое-нибудь решение.

Парижанин помог матери сесть в коляску, подсадил г-жу де ла Бодрэ, нежно поддержав ее под руку, а сам устроился на переднем сиденье вместе с Гатьеном, оставившим лошадь в Ла-Бодрэ.

— Вы переменили платье, — некстати заметил Гатьен Дине.

— Баронесса простудилась, на Луаре было свежо, — ответил Лусто. — Бьяншон посоветовал ей одеться теплее.