Читать книгу "Кардонийская петля - Вадим Панов"

– Тогда какое тебе дело до моей перевязи, эрсиец?

– Ты – наёмник, – хмуро заметил Сантеро.

– Такой же, как твои дружки.

– Эрси – наш союзник.

– А мы – союзники приотского золота, – хмыкнул менсалиец. – В чём разница?

– Но…

– Не нужно затевать спор, – остановил Адама Аксель. – У нас мало времени, так что займёмся главным.

Допрос единственного уцелевшего менсалийца проводили в домике охраны, среди стен со следами пулевых отверстий, перевёрнутой мебели и луж спёкшейся крови. На этом настоял Сантеро, хотел показать наёмнику, что его преступление не нуждается в дополнительных доказательствах, придавить хотел психологически, но не получилось: менсалийцы в принципе легко относились к смерти, а уж к чужой – тем более. А может, нахальное поведение наёмника объяснялось его положением: кирасиры уверяли, что именно этот менсалиец был главным и до последнего командовал подчинёнными.

– На тебе ушерская форма.

– Да ты что?! – изумился менсалиец. – Извини, брат-наёмник, я в таких мелочах не разбираюсь: что выдали, то и надел.

– А ещё при вас были ушерское оружие и взрывчатка, – прищурился Крачин.

– Я от кого-то слышал, что на Приоте нет заводов, – рассмеялся менсалиец. – Тут живут пастухи и пахари, землеройки, одним словом.

– А на ящиках со взрывчаткой стоит маркировка ушерской армии, – заметил Адам.

– Меня интересует содержимое ящиков, а не то, что на них написано.

– Сколько ещё ты собираешься валять дурака?

– Пока вы не предложите договориться, – тут же ответил менсалиец.

– С тобой?! – удивлённый Сантеро хлопнул себя по бёдрам.

И посмотрел на друзей, приглашая присоединиться к веселью. Однако те смотрели на менсалийца так, словно давно ждали прозвучавшего предложения. И если от Карла Хачина, командира приданных отряду сапёров, Адам мог ожидать чего угодно, то поведение Акселя стало для Сантеро неожиданностью.

– Договориться? – вопрос адресовался Крачину.

Аксель понял и объяснил:

– Это самый лёгкий способ закончить разговор. – И повернулся к пленнику: – Жизнь и свобода, я полагаю?

– Нет, хня, деньги и красивая девка, – съязвил менсалиец. – Разумеется, ты угадал. Не зря же тебя сделали офицером.

– Моего слова достаточно?

Пленник внимательно посмотрел на торчащую из кобуры рукоять, судя по всему, он давно понял, что прячется там незаурядное оружие, и негромко уточнил:

– Ты ведь бамбальеро?

– Да, – подтвердил Крачин.

– Тогда достаточно.

– Я слушаю.

Менсалиец внимательно оглядел Хачина и Сантеро, прищурился, словно принимая окончательное решение, кивнул и вновь обратился к Акселю:

– Меня зовут Фико, должность не важна. Важно то, что я и мои ребята обучали местных придурков сапёрному ремеслу. Несколько дней назад нам предложили дополнительную работу за отличные деньги, и мы согласились.

– Вы должны были взорвать мост? – подал голос Адам.

А вот Крачин, услышавший в тоне Фико намёк на нечто большее, встал со скрипнувшего стула, подошёл к письменному столу и принялся рыться в бумагах.

– Ищешь расписание? – Вопрос Сантеро менсалиец проигнорировал.

– Да.

– Убинурский скорый.

– Пассажирский? – ахнул Адам. – Вы, сволочи, подрядились взорвать пассажирский поезд?

– А вы зачем сюда приехали? – издевательски осведомился Фико. – В ближайшие три часа других эшелонов не будет.

– Мы должны были…

– Караул! – рявкнул Крачин, и в комнату вошли два кирасира. – Уведите пленного.

Менсалиец широко улыбнулся, отвесил шутовской полупоклон и, насвистывая, исчез за дверью. А Аксель жестко посмотрел на Хачина:

– Мы грузили взрывчатку с приотской маркировкой.

– Это диверсионная акция, дружище, – пожал плечами тот. – А насчёт пассажирского я ничего не знаю. Мне приказано взорвать мост.

– Вместе с эшелоном.

– С военным эшелоном, – уточнил Хачин.

– Убинурский скорый пойдет в семь. – Аксель бросил на стол книжечку расписания. На её обложке отчётливо отпечаталась половина следа менсалийского сапога. Красным отпечаталась, и отнюдь не соком кленовки.

– Из нас хотели сделать преступников?

Сапёр поджал губы, выдержал взгляд Крачина и спокойно произнёс:

– Аксель, я больше ничего не скажу. Но я вижу, что обстоятельства изменились, поэтому приму любое твоё решение. И ни на чём не буду настаивать.

Поднялся и вышел.

– Дерьмо! – выдохнул Адам.

Он догадался.

– В поезде едет кто-то важный, – угрюмо произнес Аксель. – Важный настолько, что его хотят убить и те, и другие. И ещё настолько, что и те, и другие плевать хотели на пассажиров.

– Я не могу поверить, – вздохнул Сантеро. – Не могу.

– Приотцы прислали менсалийцев, ушерцы хотели отправить только эрсийцев, – жёстко продолжил Крачин. – Подбор исполнителей говорит сам за себя, дружище: здесь готовилось преступление.

– И что мы будем делать?

– Для начала обо всём забудем.

– Что?! – Сантеро яростно посмотрел на друга. – Забудем? Эти люди… Они хотели… Они…

– В первую очередь они обладают огромной властью, поэтому хватит хлюпать капсюлем, – угрюмо произнёс Аксель. – Возможно, Хачин знает или догадывается, кто это, но будет держать язык за зубами, и я Карла понимаю. Все, что мы можем, – спасти пассажиров. Скажем, что вступили в бой и поэтому не смогли взорвать мост вовремя.

– А Хачин?

– Я поговорю с Карлом.

– Если ты в нём уверен…

– Тревога!

* * *

Можно ли представить себе хоть что-нибудь более идиотское? Наверное, да, однако Ян Хильдер не обладал настолько развитой фантазией.

С другой стороны, это война, необходимо быть готовым к любой ситуации, даже идиотской, и позже Ян признавался себе, что виноват: имело смысл выслать вперёд дозорных, посмотреть, что к чему, но кто, Пустота вас раздери, кто мог предполагать такое? И когда…

Впрочем, обо всём по порядку.

– Волосатики!

Нет, ещё раньше.

Вот они поднимают клубы пыли, похожие на придавленные к земле облака. Мчатся по грунтовой дороге, торопятся, потому что осталась последняя лига, времени чуть, и Хильдер сказал, что, если не успеют, лишит эскадрон увольнительных на неделю. Стимул Ян выбрал правильный: водители прибавили так, словно каждому «Доннеру» приделали дополнительный кузель. Гонку, разумеется, не устраивали, но скорость набрали знатную. На холм, что закрывал вид на мост, вылетели азартно, лихой кавалерийской вольницей, а не тяжёлым броневым клином, и вот тогда-то прозвучало: