Читать книгу "Осколки под стеклом - Евгения Мелемина"

Антон редко ее видел, но само ощущение того, что он не один, его успокаивало. Он, как и все, нуждался в помощи отца Андрюши, да и дураком не был — мать свернула с рельс не так давно, после смерти отца, и Антон еще помнил нормальную жизнь и не вычеркивал ее из своих дальнейших планов.

Ему показалось, что надежды не осталось только после того, как, пробравшись в собственную квартиру через форточку, он нашел мать на полу уже без признаков жизни.

Накануне он видел ее — она приходила к костру в длинном кожаном пальто, шикарном, с пышным меховым воротом — это последний подарок отца.

Торопливо разлила водку по стаканчикам и угостила всех. Сама же, высоко подняв руку, провозгласила тост тонким простуженным голосом:

— Пусть в нашей жизни будет столько горя, сколько останется капель в моем стакане!

И махнула стакан, не морщась, а потом показательно перевернула его. Из стакана не вылилось ни капли. Антона она тогда попросту не заметила — он стоял в темноте, за оранжевым огненным кругом.

Когда ее тело вывезли, Антон обыскал всю квартиру — плаща нигде не было. Зато на столе подернулась жирком недоеденная курица, в банках плавали оливки, на тарелочках желтел нарезанный сыр, а пустые бутылки батареей выстроились вдоль стены.

Сразу нашлись опекуны и родственники. Двухкомнатная квартира, сохранившая еще товарный вид, оказалась достаточно лакомым куском, чтобы об Антоне вспомнили.

Появились какие-то тетя Даша и дядя Семен, а потом еще одна тетя, уже Аня, и все они наперебой ластились к Антону, призывая его переехать и пожить в кругу семьи, а квартирку сдать.

Растерявшийся Антон сбегал от этих разговоров и возвращался домой только ночевать, пока однажды не обнаружил в двери смененный замок, а на окнах — решетки.

И неизвестно, чем дело бы кончилось, если бы отец Андрюша не привел к костру высокого тощего хлыща, брезгливо морщившего нос. Хлыщ оказался хоть и брезгливым и нудным мужиком, но хорошим специалистом, и в течение полугода все проблемы Антона были решены, а дела улажены.

А потом оказалось, что вот-вот Антону стукнет восемнадцать, и военкомат проставил печати на всех документах, и весной отец Андрюша в чистеньком пальтишке и зеленом шарфе сиял улыбкой на его присяге, а потом сунул Антону пакет с коробкой зефира и открыткой.

Антон до сих пор не понимал, как отца хватало на всех, ведь у каждого были свои судьбы, свои проблемы и жизни, но никого Андрюша не оставил в беде и ни разу не пропустил чье-то достижение.

Откуда он брал деньги и где находил помощь, Антон уже давно перестал спрашивать. Отец Андрюша бормотал, что все люди хорошие, и стоит только попросить…

Но это была неправда, и Антон знал, и сам отец Андрюша знал.

Антон поднял голову и наткнулся взглядом на бледное лицо спящего Игорька.

Парнишка явно не в себе, крыша у него поехала капитально, но — нельзя отрицать, что сумасшествие не помеха его необыкновенному дару. Антон сам видел — под руками этого мальчишки затягивались смертельные раны, причиненные осколками начиненной металлической обрезью и гвоздями бомбы.

Это многие видели, но мало кто поверил своим глазам, поэтому Антону и удалось вытащить его оттуда, пока тот отдыхал у колеса небольшого грузовичка. Дальше — дело техники. Переждать суету, выбраться из оцепленной зоны, демонстрируя свою рваную, но весомую форму. Никто не задаст вопросов — раз действует человек в форме, значит, так надо.

Это правило.

Непреложное правило, которое нарушить можно, только явившись на площадь в начиненном взрывчаткой поясе.

— Антон, — шепотом позвал его кто-то.

Очнувшись от раздумий, Антон увидел широко раскрытые голубые глаза.

— Я могу остаться здесь?

— Нет, — ответил Антон. — Мы спрячем монетку в копилке. И покажем отцу, что он сумел научить действовать вопреки почти нулевым шансам. Отчаянный поступок смертника подсказал идею.

Отцу Андрюше идея Антона удачной не показалась.

— Ты, дружочек, — сказал он, — тоже еще ребенок совсем. Что на тебя нашло? Пусть паренек здесь поживет. Подлечим его… а потом, глядишь, и закончится все это.

— Да не закончится ничего, — отмахнулся Антон, вынул из кармана свернутую распечатку, развернул ее и показал издалека:

— Тут список болезней, по которым в первую очередь…

Игорек посмотрел. В списке заболеваний наравне с ВИЧ и онкологией красовались наркомания и алкоголизм.

— Но ты не переживай, — утешил Антон. — Это у меня так… приоритетные. Там еще листов десять. По какому-нибудь да пройдешь.

Отец Андрюша сидел неподвижно, упершись взглядом в круглые носки своих ботинок.

— А куда его еще? — рассердился Антон в ответ на этот молчаливый протест. — Его будут среди здоровых искать, а не в Секторах. Вот в Секторе пусть и сидит, на этап все равно не попадет, не будет больше этапов, обещаю.

Игорек, потянувшийся было к банке с тушенкой, приостановился:

— А чего мне там ждать? — спросил он.

— Ждать, пока они испугаются и хвосты прижмут, — отозвался Антон.

Серо-зеленые глаза его засветились.

Игорек посмотрел на свою руку. Она, белая и вялая, висела плетью.

— Увечье есть, — кивнул Антон, — и не будешь заодно культями своими целебными размахивать — толку-то… Давай, поешь, что ли… Хрен знает, когда тебя в следующий раз покормят. А потом будем делать из тебя дитя городских помоек без роду и племени… Водку опять пить будешь.

— Эх, дети, — тихонько вздохнул отец Андрюша.

Глава 7

Башня

Когда Кельше снова ушел, в зале погасли свечи, а негритенок свернул скатерть и утащил гремящий узел с посудой куда-то в угол, Крис обошел свои владения. На стене замерли часы. Гирька-шишечка лежала на полу, привязанная на цепь, словно маленький щенок. На полках громоздились баночки, открытки, веера, свернутые в трубку карты.

Фарфоровая живность следила за ним зелеными глазами.

Крис присел на корточки и извлек из-под шкафа толстую пачку запыленных листов формата А3. Развязал тонкую ленточку, и они распались на тяжелые, как могильные плиты, пласты. Немигающими всевидящими глазами в полной темноте Крис всматривался в собственные записи, от года к году становившиеся все лаконичнее.

Поначалу он даже отчеркивал для каждого свою территорию, и лишь много позже его записи превратились в бесконечную череду дат и имен.

Женщина. 32 года. Жертва фашистского эксперимента под названием «выбор Евы». Она обязана была сама указать на того из своих детей, кого в следующую минуту убьют. Второй ее ребенок после этого должен был остаться жив. Она звонила и просила объяснить, почему не может снова встретить своих сыновей. Крис объяснил. Она не смогла понять чудовищную несправедливость, случившуюся с ней — а Крис, вместо своего привычного «не суди», в первый и последний раз сказал — не убивай.