Читать книгу "Приемный ребенок - Дженни Блэкхерст"

class="p1">– А теперь не нравится?

Она пожимает плечами. После долгой паузы говорит:

– Они меня здесь не любят.

– Дети?

– Учителя.

Я склоняюсь вперед.

– Почему ты думаешь, что они тебя не любят?

– Потому что я не такая, как другие дети-идиоты, которых они учат.

Я медленно киваю, пытаясь не показать, как шокирована. Печальная правда в том, что Элли может быть права. Часто не понимают самых умных детей.

– Ты можешь привести в пример кого-то из учителей, кто тебя не любит? Необязательно говорить мне, как его или ее зовут, скажи, как они себя ведут с тобой. Что именно заставляет тебя так думать?

– То, как она на меня смотрит. Словно я другая. Словно… – Элли запинается. – Словно она меня боится.

Я хорошо понимаю, кого описывает Элли. Я до сих пор помню страх на лице Ханны Гилберт, когда она говорила об этой девочке. И тогда же у меня появилась мысль, что она что-то недоговаривает, не хочет о чем-то рассказывать.

– Почему, по твоему мнению, учительница тебя боится?

– Люди всегда боятся того, что не могут понять. Это не моя вина, а их.

– Это правильно, Элли. Это не твоя вина, и ты должна помнить об этом. Ты можешь рассказать мне о том, что происходит дома?

Элли хмурится.

– У меня больше нет дома. Никто не захотел меня брать.

Я этого боялась. После пожара социальные службы пытались пристроить Элли к родственникам, но оказалось, что их мало в Англии, выбирать почти не из кого. Да и те, кто имелся, не пожелали получить одиннадцатилетнего ребенка, которого им пытались навязать. В живых осталась только одна бабушка, мать отца, но та живет во Франции и часто путешествует – такая жизнь не подходит для девочки, которой требуется стабильность, как она сама выразилась. Дядя живет в Новой Зеландии, у него там семья, племянницу он никогда в жизни не видел и даже на похороны сестры не приехал. У родителей Элли было много знакомых, но мало близких друзей, и никто из них не мог взять ребенка. У сестры матери трое собственных детей, и она совсем не хотела брать на себя заботы об еще одном ребенке, которого едва знала. Удивительно, как часто дети оказываются под опекой чужих людей, потому что все из ближайшего круга считают, что ответственность на себя должен взять кто-то другой.

– Я знаю, дело обстоит не совсем так, – заявляю ей. – В таких делах все гораздо сложнее, нам с тобой не понять всех деталей. – Я заговорщически склоняюсь к девочке. – Я даже не уверена, что люди, которые придумывают правила, сами их все понимают.

– Не думаю, что вы представляете, что́ понимаю я.

Заставляю себя снова улыбнуться, напоминаю себе, какой брошенной явно чувствовала себя Элли, когда никто из родственников и знакомых не захотел взять ее к себе. Какой одинокой. Неудивительно, что она настроена враждебно.

– Как обстоят дела там, где ты живешь сейчас? Как к тебе относятся твои опекуны?

– Они относятся ко мне так, как относятся к ядовитой змее, – отвечает она и неотрывно смотрит на меня своими темными глазами. Мне некомфортно под этим жестким взглядом, я ерзаю на стуле. – Словно я им интересна, но они не хотят ко мне приближаться. Как мисс Гилберт, только с меньшим количеством злобы.

Я вспоминаю, как приемная мать Элли не бросилась на ее защиту в тот день в городе. Что она тогда сказала? «Что ты сделала с Наоми?» Она не стала ее защищать, потому что считала: Элли толкнула Наоми. Это объясняет облегчение у нее на лице, когда я поклялась полицейскому, что видела, как девочки стояли в нескольких футах друг от друга перед инцидентом. А старшая девочка меня поддержала…

– Кто была та, вторая девочка, с которой я видела тебя в субботу? Это была… – Я бросаю взгляд на записи. – Мэри?

Элли кивает.

– Ты ладишь с Мэри?

– Она – единственный человек, который не относится ко мне, как к идиотке. – Элли пожимает плечами. – И она ненавидит Билли так же сильно, как я.

– Билли?

Элли морщится.

– Он тоже живет с нами, но он не брат Мэри, он как я. Его мать зря занимает пространство, и его тоже никто не хочет к себе брать. Хотя я не удивлена, потому что он ужасный.

Элле внезапно замолкает, словно поняв, что сказала то, что не должна была говорить.

– Все в порядке, – улыбаюсь я. – Не нужно беспокоиться. Как я тебе уже сказала, мне ты можешь говорить все что угодно, и я не стану это никому пересказывать. Мне запрещено – или у меня будут серьезные неприятности.

– Люди типа вас всегда говорят что-то подобное, но я знаю, что вам придется кому-то сообщить, если я признаюсь, что сделала что-то плохое.

– Так, давай разберемся с плохими вещами. Я действую по типу священника. Ты когда-нибудь встречала священника?

– Мне не разрешается заходить в церковь, – отвечает Элли. – Чтобы меня вдруг не объяло пламенем.

Я не могу не ахнуть. Затем вижу блеск в глазах Элли, и у меня отвисает челюсть.

– Элли Аткинсон, это была шутка?

Она пожимает плечами, и я вижу легкую ухмылку. Она на самом деле довольно симпатичная, когда не напряжена.

– Ну, я в некотором роде действую как священник, только я моложе и симпатичнее.

– И не лысая, – говорит Элли. Я смеюсь.

– Да, точно не лысая. И точно так же, как если б ты говорила со священником, ты можешь рассказать мне о плохих вещах, и после этого у тебя не будет никаких неприятностей. Хотя если все на самом деле очень плохо, если я решу, что кто-то мог из-за тебя пострадать или может пострадать в будущем, мне придется доложить своему начальнику. Ведь существуют вещи, которые нельзя держать в себе, потому что они очень важные. Понимаешь?

Элли ничего не отвечает. Похоже, она тщательно обдумывает то, что я сказала, прогоняет у себя в сознании, словно размышляет над контрактом, который она, возможно, захочет подписать.

– Я приведу тебе пример, – продолжаю я. – Если б ты сказала мне, что подбросила тех пауков в письменный стол мисс Гилберт…

– Я этого не делала, – с негодованием перебивает Элли.

– Это просто пример. – Я поднимаю руки вверх. – Хорошо, пусть будет… Если б ты сказала мне, что опустила вызывающий чесотку порошок в штаны мисс Гилберт…

Элли закатывает глаза.

– Или слизней в резиновые сапоги мистера Харриса…

– Ему б это, вероятно, понравилось. А если б я заменила весь сахар в учительской на соль?

Я морщусь.

– Мне нужно, чтобы ты меня об этом предупредила – я кладу сахар в чай! Хотя если ты