Читать книгу "Сыновья - Перл С. Бак"

женщина и давно уже привыкла к мужчинам. Ван Старший так усердно пил, что даже утром не мог хорошенько вспомнить, что же произошло накануне, и вышел в зал, улыбаясь, зевая и потягиваясь, не замечая, что в зале есть кто-то, кроме него. Правда, глаза его плохо видели в то утро, потому что он думал о маленькой девушке и, улыбаясь, вспомнил, как она дразнила его и, засовывая холодные пальцы за ворот, щекотала ему шею. И вспоминая об этом, он говорил себе, что нужно спросить приятеля, который был хозяином на вчерашнем празднике, где живет эта девушка и из какого она дома, и тогда он разыщет ее и познакомится с ней как следует.

Громко зевая, он заломил руки над головой, а потом, похлопав себя по ляжкам, чтобы прогнать сон, начал лениво прохаживаться по залу в шелковой нижней одежде и в шелковых туфлях на босу ногу. И тут взгляд его неожиданно упал на Цветок Груши. Да, она стояла прямая и тихая, как тень, в своем сером халате.

Увидев ее, он так удивился, что руки у него сразу опустились и зевок прервался на половине. Когда Ван Старший понял, что это действительно она, он закашлялся смущенно и сказал довольно вежливо:

– Мне не говорили, что тут кто-нибудь есть. Моя жена знает, что ты здесь?

– Да, я просила сказать ей, – ответила Цветок Груши, кланяясь. Потом, в нерешимости, она подумала: «Не лучше ли начать сейчас и высказать все, что я хотела, ему одному?» И она заговорила быстро, гораздо быстрее обычного, и слова ее торопливо, одно за другим, сыпались из ее уст:

– Но ведь я пришла к старшему господину. Я в отчаянии, я просто не могу этому поверить. Мой господин говорил: «Землю нельзя продавать». А вы ее продаете, я знаю, вы продаете ее.

И Цветок Груши почувствовала, что слабая краска медленно приливает к ее щекам, и так рассердилась вдруг, что едва могла удержаться от слез. Она закусила губы и, подняв глаза, взглянула на Вана Старшего, хоть и ненавидела его так, что только ради Ван Луна могла заставить себя взглянуть ему в глаза; а посмотрев, все же не могла не заметить, какая противная жирная шея видна из-под его расстегнутого халата, какие мешки висят у него под глазами и какие у него оттопыренные, толстые и бледные губы. Заметив, что она не сводит с него глаз, он смутился, так как всегда боялся чем-нибудь рассердить женщин, отвернулся и приличия ради сделал вид, что застегивает воротник. И обернувшись через плечо, он торопливо сказал:

– Ты слышала пустые сплетни, это тебе, должно быть, во сне приснилось!

Тогда Цветок Груши сказала так резко, как ни разу в жизни еще не говорила:

– Нет, не приснилось, я слышала это от человека, который не станет лгать! – Она не хотела говорить, от кого узнала о продаже земли, чтобы отец не избил бедного горбуна, и продолжала, не называя имени мальчика: – Удивляюсь, что сыновья моего господина не повинуются его воле. Я слабая и недостойная женщина, но не могу молчать, – так вот я говорю вам, господин мой отомстит за себя! Он ближе, чем вы думаете, душа его все еще витает над его владениями, и когда он увидит, что землю продали, то сумеет отомстить за себя ослушникам-сыновьям!

Она говорила так странно, и глаза у нее стали такие большие и суровые, а голос звучал так холодно и твердо, что смутный страх охватил Вана Старшего. Правда, напугать его ничего не стоило, несмотря на большой рост и толщину. Ни за что на свете он не пошел бы ночью один на кладбище и втайне верил всему, что рассказывали про духов; вслух смеялся громким неискренним смехом, а в душе верил. И он поспешно ответил ей:

– Продано совсем немного, да и то из доли младшего брата, – ему нужно серебро, а земля солдату не может понадобиться. Больше мы ничего продавать не станем, обещаю тебе.

Цветок Груши хотела заговорить, но не успела она раскрыть рот, как в зал вошла жена Вана Старшего. В это утро она чувствовала себя обиженной и дулась на мужа, потому что слышала, как он вернулся домой пьяный и рассказывал о своем знакомстве с какой-то девушкой. Теперь, завидев мужа, она окинула его презрительным взглядом, а он поспешил улыбнуться и небрежно кивнул ей, делая вид, что все в порядке, но исподтишка наблюдал за женой и радовался про себя, что Цветок Груши сидит здесь, зная, что жена из гордости не станет при ней пилить его. Он сделался необыкновенно многоречив и засуетился вокруг стола, пробуя, не остыл ли чайник:

– Ах, вот и мать моих сыновей, скажи, может быть, чай недостаточно горяч? Я еще ничего не ел и хочу сейчас пойти в чайный дом и выпить там чаю, я пойду, не стану мешать вам! Как же, как же, я хорошо знаю, что женщинам есть о чем поговорить между собою, и нам, мужчинам, не годится их слушать.

Неискренно смеясь и чувствуя себя неловко оттого, что жена натянуто молчала и холодно глядела на него, он поклонился и так торопливо побежал к выходу, что жирное тело его затряслось.

Жена ни слова не проронила, пока он был в комнате, а сидела, выпрямившись и не прислоняясь к спинке стула, – она всегда сидела не прислоняясь, – и ждала, когда он уйдет. Она выглядела настоящей знатной госпожой: на ней был надет гладкий халат из серовато-синего шелка, и волосы тщательно причесаны и смазаны маслом, хотя не было еще полудня, а в этот час большинство женщин из знатных семей только повертывается на бок, протягивая руку за первой чашкой чая.

Проводив мужа взглядом, она подавила вздох и с важностью сказала:

– Никто не знает, каково мне жить с этим человеком! Я отдала ему молодость и красоту и никогда не жаловалась, а сколько мне пришлось вытерпеть; я не жаловалась даже, когда родила троих сыновей, даже когда он взял в наложницы простую девушку, которую я не взяла бы и в служанки. Нет, что бы он ни делал, я ни в чем ему не перечила, хотя совсем не привыкла к такому грубому обращению, как у него.

Она снова вздохнула, и Цветок Груши нашла, что, несмотря на все свое притворство, невестка не на шутку огорчена, и сказала, стараясь ее утешить:

– Всем известно, какая ты хорошая жена, и монахини говорят, что ты выучиваешься священным обрядам гораздо скорее, чем все другие, кого им приходилось учить.

– Неужели? – обрадовалась