Читать книгу "На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский"

и в ус не дуют.

Улыбаясь, Водянник успокаивает меня:

— Теперь не страшно. Хай сплять. А коли пидъидем до Иловли — сами очухаются.

Его слова вскоре подтверждаются. Станцию Иловлинскую на наших глазах беспрерывно бомбили «юнкерсы», рассчитывая сорвать подход к излучине Дона наших свежих резервов. Когда совсем стемнело, мы проскочили через линию железной дороги и заночевали в маленькой деревушке Садки.

Еще днем, проезжая вдоль реки Иловля, видели тысячи людей, большей частью женщин, которые, как пчелы в улье, трудились на строительстве укреплений. Иногда появлялся нахальный «мессер» и обстреливал их. Тогда женщины с шумом разбегались по степи, укрываясь в заросших сухим бурьяном балочках, но потом собирались вновь и продолжали работать с прежним ожесточением.

Садки были забиты в ту ночь людьми, мобилизованными на оборонительные работы. Пришлось устраиваться ночевать на свежем воздухе, но он оказался настолько свежим, что мы предпочли бодрствовать и согревать себя быстрой ходьбой и частым перекуром. В одной избе, куда зашли за огоньком, встретили прораба строительного участка. Молодой веснушчатый паренек оказался настолько бдительным, что не хотел сообщить фамилию начальника управления строительства. Но какова же была наша радость, когда узнали, что этим управлением командует военинженер 2 ранга Михаил Чаплин.

— Милый Миша, сколько лет, сколько зим! — громко восклицал в предутренней тиши Виктор Кувакин. — Как жаль, что нет с нами Фомина, Лосева, Аралова. А ты тоже, хорош гусь, засел на сталинградских рубежах и помалкиваешь.

Блестели из-под белесых бровей серые глаза Водянника. В них одновременно выражалась и радость встречи с нашим общим любимцем, балагуром и весельчаком «Чарли Чаплиным», как его когда-то называл комбриг Швыгин, и боязнь неизбежных потерь продовольственных запасов в связи с этой встречей.

Чем ближе мы подходили к Сталинграду, тем все больше убеждались, что оборонительные рубежи, а их имелось несколько, в сочетании с имеющимися резервами, могут быть серьезным препятствием для врага.

Мы въехали в Сталинград со стороны Дубовки. А так как инженерное управление Юго-Западного фронта расположилось в Ельшанке, то, пробираясь туда, нам пришлось пересечь весь город, растянувшийся на десятки километров вдоль крутого берега Волги.

Здесь, в штабе округа, встретили старого знакомого — полковника М. А. Ковина. Он работал в то время начинжем Сталинградского военного округа.

— На днях будет ликвидирован Юго-Западный фронт, — по секрету сообщил полковник. — Начинжем пока генерал Ильин-Миткевич. Но создаются два фронта: Юго-Восточный и Сталинградский. Кто будет ими командовать и кто будет там начинжами, понятия не имею. Михаил Петрович Воробьев...

— Как, он здесь? — невольно вырвалось у меня.

— Да, Михаил Петрович с оперативной группой в Сталинграде уже несколько дней.

Все эти новости были для меня так неожиданны, что трудно укладывались в голове.

— А вы, товарищ полковник, тоже собираетесь в путь-дорогу?

— К сожалению, так, — с грустью произнес Ковин, усаживаясь в глубокое мягкое кресло за письменным столом. — Мы с командующим округом генерал-лейтенантом Герасименко едем в Астрахань, будем оборонять Каспий. Не правда ли, здорово?

— Ну, а Ильина-Миткевича куда же? — допытывались мы.

— Старика, кажется, в академию отправляют. Там для него будет спокойней.

Попрощавшись с Ковиным, мы устремляемся в путь.

Миновав мост через реку Царица, скоро добрались до Ельшанки. Вот и шлагбаум. Девушка в пилотке из дорожного батальона. Значит — приехали в штаб фронта.

* * *

Генерал Ильин-Миткевич был чем-то взволнован. Поэтому принял меня строго официально, не пригласив даже сесть.

— Документы и подробные указания получите у начальника штаба, — бросил он вслед, когда я уже выходил из кабинета.

Напротив, через дорогу, в свежевыкрашенном голубом деревянном флигеле — оперативный отдел штаба инженерных войск фронта. Спешу туда, чтобы поспеть еще на сборный пункт. Говорят, что таких командиров, как я, там много и сбор красноармейцев идет весьма бойко. Им тут же на месте выдают сухой паек и на машинах развозят по пригородным деревням в сильно поредевшие подразделения и части.

В суматохе чувствую, как кто-то цепко схватывает меня сзади за руку. Оборачиваюсь и от удивления застываю на месте — рядом Владимир Филиппович Шестаков.

— Товарищ генерал, какими судьбами сюда? А кто же с финнами теперь воевать будет?

— Много знать сразу хотите.

Узнаю характер генерала.

— Заходите ко мне вечерком. Чайку попьем, и вопросов тогда меньше будете задавать.

С этими словами Шестаков так же неожиданно ушел, как и появился. Я долго смотрел ему вслед, думая о превратностях судьбы. Мы были разными людьми, но пути наши несколько раз сходились и расходились. И вот сегодня снова такая неожиданная встреча. Надолго ли? С этими волнующими думами я пришел в оперативный отдел, где меня ждали Кувакин и Кралич.

— Обедать будем сегодня или пост объявим? — с иронией спрашивает Виктор Петрович.

— А вы что, в верующие записались?

— Да нет. От голода просто животы свело. И Водянник уже забеспокоился, сюда прибегал.

— Ничего. Подождет. Мандат раньше получить надо.

Кувакин подскакивает ко мне и прямо в глаза тычет плотный лист розовой бумаги с огромной печатью:

— Вот ваш мандат.

— Ну и молодчина, Виктор Петрович!

— Молодчина в квадрате, — уточняет Кралич. — Виктор Петрович не только всеми документами запасся, но и хвалится, что успел «случайно» встретить Ларису Петровну.

— Как, без Миши Чаплина? — недоумеваю я.

Лицо Кувакина постепенно мрачнеет. Нет, это не от ревности, просто он не мог найти нашего друга в городе: ведь Чаплин на рубеже — и в штабе почти не бывает.

В полдень мы все уходим на сборный пункт. Что там творится — передать трудно. Тысячи людей в грязном обмундировании, многие без головных уборов и поясов, усталые и заросшие бродят по огромной площади, обнесенной высокой металлической оградой. Командиры, стоя в кузовах машин, выкрикивают номера своих частей, составляют списки красноармейцев. Приглядываясь к ним, с удовлетворением отмечаю, что даже поражение в последних боях не сломило их воли.

В сумерки я снова на Ельшанке.