Читать книгу "Греховные уроки - Бьянка Коул"

молчание.

— В чем дело, сэр?

Я сжимаю челюсть.

— Думаю, ты точно знаешь, в чем дело, Камилла.

Ее глаза сужаются.

— Боюсь, я не умею читать мысли, так что Вам придется просветить меня.

Это поведение.

До сих пор Камилла была идеальным сабмиссивом. Она не проявляла никаких признаков дерзкого поведения, но это будет последняя дерзость в мою сторону, когда я закончу с ней. Я гарантирую это. Быстро двигаясь вперед, чтобы застать ее врасплох, я хватаю ее за подбородок достаточно сильно, чтобы причинить боль.

— Не прикидывайся дурочкой, malishka.

Ее глаза расширяются одновременно от страха и возбуждения.

— Речь идет о том, что произошло в баре неделю назад.

— Что насчет этого? — Она качает головой. — С тех пор Вы почти не смотрели мне в глаза.

Хватка на ее подбородке усиливается, так как зверь внутри меня едва сдерживается в своей клетке, жаждая вырваться на свободу и полностью поглотить девушку передо мной.

Ее щеки бледнеют, когда я опускаю руку ниже, обхватываю пальцами стройную шею и тяну ее к себе, пока она не оказывается так близко, что я чувствую ее сладкий клубничный аромат.

С моей стороны совершенно неуместно прикасаться к ученице таким образом, но я зашел слишком далеко. Я ни за что не загоню монстра обратно в клетку, только не рядом с Камиллой. Она слишком соблазнительна, как яблоко в саду Эдема, манит меня очарованием греховных наслаждений.

Она погубит меня, а я собираюсь погубить ее, и все же я не могу найти в себе силы для беспокойства. В любом случае, я уже проклят адом.

— Ты хотела, чтобы я смотрел тебе в глаза? — Спрашиваю.

Румянец на ее щеках возвращается.

— Может быть.

Я крепко сжимаю пальцы на её горле, представляя, как бы она выглядела с кожаным ошейником на шее. Моим ошейником, с выгравированной надписью “Собственность Гаврила Ниткина”. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как она надевает его вместе с поводком для меня, а затем ползает на четвереньках, как зверушка, пока я хлещу ее прекрасную кожу до красных отметин на ней. До тех пор, черт возьми, пока не пойдет кровь и она не начнет умолять меня трахнуть ее.

Развратные образы в моем сознании делают меня тверже камня. Когда я возвращаю свое внимание к невинной девственнице передо мной, невозможно игнорировать, насколько это неправильно. Камилла не должна знать, какая больная фантазия разыгрывается у меня в голове. Фантазия, которую я хочу воплотить в реальность. Она — нетронутая студентка, у которой даже не было обычного, скучного ванильного секса.

Обычно этой мысли было бы достаточно, чтобы отбить мой интерес, но в случае с Камиллой это лишь усиливает мою жажду. Я крепче сжимаю её в объятиях и притягиваю к себе, пока упругие груди не упираются в мою грудь.

— Я больше не могу сдерживаться, — бормочу, почти про себя.

В ее глазах вспыхивает раскаленное желание.

— Тогда не надо. — Она выдерживает мой пристальный взгляд с такой решимостью, но сама не понимает, о чем просит.

— Ты не знаешь какого монстра ты искушаешь выйти и поиграть.

Она облизывает нижнюю губу, что привлекает мой взгляд.

— Может быть, я никогда не боялась монстров. — Ее ноздри раздуваются. — Возможно, меня всегда тянуло к ним.

Это все, что требуется, чтобы разорвать тонкую нить контроля над моей потребностью. Как будто она растянула старую веревку, которая не давала мне упасть с острого выступа скалы, и та наконец оборвалась. Монстр вырывается на свободу и я впадаю в неконтролируемое состояние.

Резко дергаю ее к себе и прижимаюсь губами к ее губам, с силой проталкивая язык внутрь, прежде чем она успевает остановить меня. Потребность поглотить её сводит меня с ума, так как я хотел сделать это снова с тех пор, как неделю назад мы впервые поцеловались в переулке возле бара.

Черт, думаю, в глубине души я хотел поцеловать ее гораздо дольше, даже если это отвратительно признавать. Ей не было восемнадцати, когда она показала мне, насколько она мазохистка. Теперь, когда это законно, я больше не сдерживаюсь.

Мой язык исследует её рот, ощупывая каждый сантиметр.

Камилла стонет, и я чувствую это до самых костей. Я сильнее сжимаю пальцы на ее горле, достаточно, чтобы перекрыть кислород и посмотреть, как она отреагирует на удушье. Сначала ее тело напрягается напротив моего, но затем она расслабляется и снова стонет. Звук настолько, блядь, сексуальный, что мне хочется трахнуть ее прямо здесь и сейчас, но я не должен торопиться.

Отстраняясь от нее, я сильно прикусываю ее губу, отчего она вскрикивает. Отпускаю ее горло, перемещаю пальцы к пуговицам на блузке, быстро расстегиваю их и впиваюсь зубами в ее ключицу.

От боли у нее вырывается стон, она хватается за край моего пиджака, чтобы удержаться на дрожащих ногах.

— Сэр, — дышит она, пытаясь отстраниться от меня.

Я не отступаю, крепко удерживая ее на месте, пока мои губы опускаются ниже, к груди, обрамленной белым бюстгальтером, который идеально подчеркивает тон ее кожи. Мои губы скользят по обнаженной ложбинке мягко, почти поцелуями. А затем я впиваюсь зубами в нежную кожу.

Камилла вскрикивает от неожиданности, пытаясь вырваться.

— Не сопротивляйся, malishka. — Я впиваюсь кончиками пальцев в ее бедра. — Я знаю, ты любишь боль не меньше, чем удовольствие.

Ее губы приоткрываются, как будто Камилла собирается что-то сказать, но она снова закрывает их.

— Это правда, — говорит она, качая головой. — Но когда Вы перестанете валять дурака и трахнете меня?

Нахальный вопрос поражает меня, и я отпускаю ее бедра, заглядывая в глаза.

— Это плохая идея, Камилла.

Не могу поверить, что она действительно этого хочет. Чтобы садист-профессор лишил ее девственности.

— Почему? — спрашивает она обиженным тоном, отступая на шаг. — И не говорите мне, что это потому, что я невинная девственница, которая не может справиться с Вами. — Ее губы поджимаются. — Очевидно, что, учитывая, как сильно мне нравится боль, я не так невинна, как Вы думаете.

Я резко подаюсь вперед и сильно кусаю ее за нижнюю губу, выпуская кровь и слизывая ее с кожи.

— Потому что я жажду вещей, которые большинство здравомыслящих людей никогда не поймут. Вещей, за которые они отправили бы меня в тюрьму.

Я хочу попробовать на вкус ее кровь и разрисовать ею ее кожу. Создать шедевр боли и страданий на самом прекрасном живом холсте, который я когда-либо встречал.

— Моя одержимость причинением боли глубока и гораздо более извращенна, чем ты можешь представить в своих самых смелых мечтах или самых темных кошмарах.

От страха ее радужки расширяются, но