Читать книгу "Последняя Мона Лиза - Джонатан Сантлоуфер"

его, опередив Александру, хотя мне такие расходы были несколько не по средствам. Она хотела оставить чаевые из своих, но я сказал, что с нее причитается только телефонный номер. Тогда она еще раз помахала салфеткой, я потянулся за ней, схватил Александру за руку, и мы замерли так, глядя друг на друга. Потом я потянулся, чтобы поцеловать ее, но она отстранилась, оставив мне салфетку, а сама стала надевать куртку, словно куда-то торопилась. Я попросил прощения, а она помахала мне рукой. Не прошло и минуты, как она исчезла, оставив после себя аромат духов «Джой», словно облачко дымовой завесы.

Может быть, я сказал что-то лишнее? Выбор тут был богатый – неблагополучная семья, пьянство, женщины.

Глядя в окно кафе, я видел, как мимо промелькнул силуэт Александры, а за ней какая-то тень с тлеющим огоньком сигареты. А может быть, сигары.

30

Вернувшись к себе в номер, я попытался воспроизвести в памяти всю нашу встречу и все сказанное, пытаясь понять, что я сделал не так. Может, она обиделась на то, что я хотел ее поцеловать? Но она сама уже целовала меня. Обычно я сохранял спокойствие в отношениях с женщинами. Но не в этот раз. Развернув салфетку с ее номером, я несколько мгновений смотрел на нее, затем позвонил.

После первого же гудка я дал отбой.

Через несколько секунд мой телефон зазвонил.

– Это ты только что звонил?

– Извини, я вдруг понял, что уже поздно, и…

– Да нет, ничего. Что-нибудь не так?

– Вот это я и хотел у тебя спросить.

После недолгой паузы она произнесла:

– Прости, что я сбежала.

– Я сказал что-то такое, что тебя расстроило?

– Нет. Мне просто… нужно было срочно уйти.

Я не поверил ей, но не стал в этом разбираться.

– Ты придешь завтра в библиотеку?

– Это будет зависеть от обстоятельств.

От каких обстоятельств? Что за игру она ведет? Какой бы ни была ее цель, эта игра выводила меня из равновесия – и в результате меня тянуло к Александре еще сильнее.

– Я постараюсь, – помолчав, произнесла она. – Спокойной ночи.

Некоторое время я стоял, уставившись на свой мобильник. Почему она решилась перезвонить? Потом я бросил телефон на кровать. Хорошо же. Если она собирается и дальше так с тобой играть, забудь о ней, забудь ее совсем. Тебе это не нужно. Скомкав салфетку, я выбросил ее в мусорное ведро. Но уже через секунду зачем-то снова откопал ее. Черт возьми! Не думать об этой женщине, не отвлекаться от того, зачем я приехал во Флоренцию! Не упускай из виду цель, внушал я себе.

Шел уже двенадцатый час ночи, но спать мне совершенно не хотелось. Я открыл свой ноутбук и начал писать очередной список того, что мне удалось вычитать: перечень обстоятельств, которые привели к краже.

1. Перуджа встречается с Вальфьерно.

2. Вальфьерно обещает ему деньги, но Перуджа отказывается.

3. Перуджу увольняют из Лувра.

4. Симона умирает.

5. Перуджа крадет картину.

Но зачем красть картину уже после смерти Симоны? Этого я не мог понять.

6. Что стало с ребенком?

На этот вопрос я также не мог ответить, но внезапно мне пришло в голову, что этот ребенок был моим дедушкой. По крайней мере, мог быть, если только Винченцо не обзавелся еще одним сыном.

7. Сколько денег Перуджа получил от Вальфьерно?

В ходе собственного расследования я уже давно выяснил, что Перуджа выходил из тюрьмы с пустыми руками. Может быть, он спрятал деньги, полученные от Вальфьерно, а потом забрал их? Если так, то где они хранились?

Вскочив на ноги, я стал ходить взад-вперед по комнате. Мысль о том, что придется дождаться утра, чтобы продолжить читать дневник, казалась невыносимой. Мне хотелось читать прямо сейчас, держать его в руках, оставить у себя на столько времени, сколько мне понадобится. Почему он не принадлежит мне? И почему бы мне его не выкрасть?

Я вновь задумался над этим вопросом.

Ну, вообще-то, мне нравится ходить в библиотеку. Нравится чувствовать себя научным работником, выполняющим важное исследование. Вполне благородные мотивы, хотя на самом деле была и более земная причина: не так-то просто пронести дневник через вахту, мимо бдительной охранницы, рискуя быть обысканным. И все же я еще не отказался от этой идеи. В юности мне и не такое сходило с рук, мы с ребятами несколько раз залазили в чужие дома и выносили вещи, которые можно было заложить, а попался я только один раз.

Но теперь мне было уже тридцать семь, а не пятнадцать лет, и я был солидным гражданином со степенью магистра и должностью в престижном университете. Способен ли я теперь действительно на что-нибудь подобное? И, что еще более важно, смогу ли я выйти сухим из воды?

31

Библиотека была еще закрыта, и я успел сделать пару кругов по клуатру Сан-Лоренцо со стаканчиком эспрессо в руке, когда ко мне подошел тот же молодой монах, что и в первый день.

– Синьор Перроне, come va[35]? – Брат Франческо, как всегда, улыбался.

– Bene, e lei[36]? – сказал я.

– Bello giornata. Niente da dire[37], – он воздел руки к небу.

– Sì, bellissimo, – согласился я, только теперь обратив внимание на погоду. – Прекрасный денек.

– Вы художник? – спросил он.

Я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь говорил ему об этом, и нерешительно кивнул, хотя в последнее время уже не чувствовал себя таковым.

– Вы видели «Благовещение» брата Филиппо Липпи в северной часовне? – Он указал на церковь по ту сторону монастырской стены.

Я туда так и не зашел ни разу, всякий раз торопился в библиотеку. В отличие от обычного туриста, стремящегося посмотреть все, я не видел во Флоренции практически ничего.

– Это очень красиво, – заметил Франческо. – Хотя, возможно, я так говорю, потому что она была нарисована монахом.

– Среди монахов были великие художники, – сказал я, – как брат Анжелико[38].

Он спросил, побывал ли я в Сан-Марко, и я отрицательно покачал головой, заметив про себя, что действительно, не мешало бы и туда сходить.

– Одна из жемчужин Флоренции, – сказал брат Франческо.

В свою очередь я спросил, давно ли он состоит в ордене, и он ответил, что десять лет, с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать.

– И вы довольны?

– Ни разу не пожалел об этом.

Вот бы все так относились к прожитой жизни, сказал я, и монах спросил, не так ли я отношусь к своей. Я не знал, что ему ответить, не знал, как относиться к прожитым годам – они