Читать книгу "Эгоистичный мем идеологии, 2020 - Вячеслав Корнев"

всё это в конечном итоге означает, что никто более не задумывается над тем, что

99

именно он делает.

Но для потребителя игра определенно стоит свеч. Дискурс знания сильно подешевел: теперь афоризмы житейской мудрости в экран вашего телефона подгрузят вместе с новыми рекламными

предложениями. И вообще, что такое цифровое слабоумие по

сравнению с потребительским всесилием?

Хитрость капиталистического разума, обновившего в «крутящем моменте» классический дискурс Господина - в перемещении субъекта на позиции агента коммуникации. В привилегированной роли потребителя, клиента, заказчика каждый из нас ощущает

себя хозяином положения. К нашим услугам - расторопные

менеджеры, свежие эксклюзивные предложения, доставка на дом.

Вопрос в том, что поддерживает это нарциссическое положение, какая инстанция прячется под чертой. В истерическом дискурсе (где $ тоже на вершине) субъектом руководит желание. В психоэкономике капитализма знаменателем дроби является обыкновенно корпорация: «корпоративный дух», «корпоративная лояльность», «корпоративный дресс-код».

Мираж господского дискурса в том, что с нами говорит социальная инстанция (тогда как на деле властвует самый обыкновенный фрустрирующий субъект). Руководящая иллюзия капиталистического дискурса в том, что автор речи - живой человек, пускай «звездный», избалованный, но такой заурядный в своих желаниях и словах. Фактически же с нами взаимодействует шифтер, функционал, персонифицированное означающее власти. Он, как говорится, «является лицом фирмы» (рекламным, юридическим или политическим агентом и т.п.), «торгует лицом». Но трудно ждать от него самостоятельных человеческих реакций, не предусмотренных должностными инструкциями, специальными протоколами, коммуникативным дресс-кодом. В том же глянцевом интервью рекламной дивы вы не найдете ни одного живого слова - это безликая речь спичрайтеров и пресс -секретарей.

Поучителен итог многих президентских кампаний, вдохновляемых надеждами, что на этот раз к власти точно придет человек не из системы - он всё поменяет, перетряхнет, начнет новую политику. Потом в очередной раз выясняется, что не человек делает место, а политическое место - человека. Оппозиционер встраивается в правящую бюрократию, ключевые вопросы отдаются на откуп «профессионалам» из бессменной команды администраторов. Словом, матрица перезагружается, но операционный модуль остается неизменным.

Бенефициаром капиталистического дискурса может быть только капитал, а не субъект. Как пишет Мати:

Капиталист может теперь оставаться анонимным и не называть себя, как и сам капитал, он может играть вместе с капиталом и вместе с ним наслаждаться без смерти и без препятствий. Это не остается без последствий: вспомните о неудачах Sociеtе Gеntrale и о трейдере Жероме Кервьеле (самый крупный банковский мошенник во французской истории), да и вообще о биржевом кризисе. Где же пресловутая невидимая рука рынка, регулирующая наслаждение? Ничему не подчиненный субъект, капиталист нового типа, больше не адресуется напрямую другому (в современности «Другого не существует»), пролетарию, который, как и раб, производит объект a, прибавочное

наслаждение, покидающее его в форме прибавочного

100

наслаждения капиталиста.

Продукт капиталистической психоэкономики - прибавочное наслаждение. Это объясняет высокую витальность капитализма, остающегося на плаву, несмотря на все порождаемые им кризисы. Университетский дискурс производит субъекта, истерический -знание, аналитический - господство. Советский порядок власти как ученой бюрократии действительно задавался сверхзадачей создания нового человека. Не случайно в «Gesamtkunstwerk Сталин» Борис Гройс отождествляет советский политический эксперимент с максимами русского авангарда начала ХХ века:

Советский эксперимент по построению искусственного общества стал началом новой эпохи в истории политического воображения

- и эта эпоха далека от завершения. Искусство политики трансформируется в политику искусства и посредством искусства

- перед нами политическое воображение, ассимилировавшее

101

воображение художественное.

В смелости политического воображения и была одна из причин демонтажа советской власти: ее кризисный избыток - излишне образованный субъект. Когда начитанные и мыслящие личности составили критическую массу (объем которой можно установить по многомиллионным тиражам научно-популярной литературы), осуществлять контроль и администрирование в прежнем режиме стало практически невозможно.

В этом смысле капиталистическая рациональность намного эффективнее: она тормозит интеллектуальное развитие субъекта, приучая его с детства к элементарным способам получения

удовольствия - с помощью вкусовых рецепторов, скопического (визуального) наслаждения, пассивного потребления.

В известном опыте с крысами, получившими доступ к прямому удовольствию (нажимается педаль, замыкается контакт с электродом), можно видеть грубую модель такого производства

объекта а в чистом виде. Крысы погибают от голода, но не прекращают жать на педаль.

Нет ничего стабильнее социальной системы, где субстанцию

наслаждения можно купить в магазинах. Зачем поиски, метания, творческие озарения и провалы? Достаточно дозы того, что у

Пелевина называется «баблосом»:

Баблос - это подобие высококонцентрированной нефти, в которую конденсируются душевные метания и муки человека, уверенного,

что он свободно выбирает маршрут своей судьбы в соответствии с

102

личными вкусами и предпочтениями.

Сравнивая положение античных и современных рабов, Лакан говорит, что с последними дело в когнитивном плане обстоит хуже, поскольку «пролетарий не просто подвергается

эксплуатации - это тот, у кого функция знания была отнята».58 Отчуждение потребности знать, столь огорчающее вузовских преподавателей, это не сезонная волна IQ-колебаний, не проблема отдельно взятого «поколения ЕГЭ». Это конструктивная особенность общества потребления, в котором от подножия пирамиды Маслоу до ее верхнего этажа добираться никто и не планирует.

В старинные времена господина устраивало получение результатов чужого труда. В нашу эпоху сублимированного и комфортабельного рабства господину нужны еще и ментальные настройки: личная вовлеченность в процесс, дежурный оптимизм,

корпоративная солидарность, хорошее настроение.

В фильме Майка Джаджа «Офисное пространство» (Office Space, 1999, США) старший менеджер фаст-фуда объясняет политику компании относительно психологического тонуса на рабочем месте и «значков хорошего настроения»:

- Джоанна, можешь подойти на минутку, пожалуйста? Нужно поговорить о твоих подтяжках.

- Правда? У меня пятнадцать значков. И я...

- Пятнадцать - это минимум. Ясно? Ты можешь носить минимум или... Вот смотри, Брайан, например. У него тридцать семь значков на сегодня. И приятная улыбка.

- Хотите, чтобы я добавила еще значков?

- Слушай, Джоанна... Люди могут куда угодно пойти съесть чизбургер, понятно? Они могут пойти к Chotchkie's только потому, что у них более располагающая атмосфера. Вот для этого нужны значки. Это просто так, для поддержания атмосферы.

- Понимаю. Так что, нацепить их побольше, да?

- Слушай, мы просто хотим, чтобы ты выразила себя. В данный момент ты ведешь себя так, как будто необходимого минимума вполне достаточно. Но некоторые предпочитают надеть больше значков... и мы приветствуем это. Понятно? Ты ведь хочешь выразить себя, не правда ли?