Читать книгу "Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова"

“Леша Балабанов, – записал Гальцев в блокноте на строчке сбуквами “втр”, – девица из отдела новостей рыдала”.

Кто же, черт побери, сегодня в камере будет писатьпризнание? Похоже, что сам капитан напишет объяснительную, если ему не удастсязапихнуть в КПЗ хотя бы эту Киру!..

– Куда потом делся корреспондент из приемной?

– Я не знаю. Лучше у Раисы спросить или у Киры. Я ушел, аКира осталась.

– У вас есть враги, Григорий Алексеевич?

Батурин опять улыбнулся.

– Есть, – сказал он почти весело, – у меня полно врагов. Ноникто из них не имеет отношения к моей нынешней работе.

– А ваша прошлая работа в чем заключалась?

– Я был военным корреспондентом, – привычно соврал Батурин,зная, что проверить это никак невозможно, даже если капитан решит проверять. –После ранения ездить на войну не моту. Теперь занимаюсь писаниной. С моей ногойэто единственная возможная работа.

– Где вы получили ранение?

– На войне.

– Понятно.

– Может, кофе? – предложил Батурин после непродолжительногомолчания. Ему совсем не хотелось дразнить капитана, но заниматься “искреннимиизлияниями” и выкладывать “как на духу” все подробности своей биографии он несобирался.

– Где вы были вчера между двадцатью и двадцатью четырьмя?

Батурин немного подумал.

– Я уехал отсюда примерно в полдевятого. По дорогезаправлялся и еще в магазин заезжал. Купил пива и еды. Потом был дома. До утра.

– С кем вы живете?

– Один.

– Вчера тоже в одиночестве жили?

– И вчера жил в одиночестве.

– Маме с папой не звонили, к бывшей жене не наведывались?

– Родителей у меня нет, жены тоже. Ни бывшей, ни настоящей.

– Что это вы так, – спросил капитан, – бобылем?

Батурин опять пожал плечами:

– Так сложилось.

– Плохо сложилось, Григорий Алексеевич. Некому ваше алибиподтвердить.

– Некому, – согласился Батурин.

Наплевать ему на алиби, решил капитан Гальцев. Мордакирпичом, ничего не дрогнуло даже. Не станет Батурин в КПЗ признание писать,хоть и сказал, что вчера готов был шефа прикончить.

И заставить его нельзя, это ясно как день.

– Правда, что ли, была статья про детективы? – вспомнив про“психологический прием”, неожиданно спросил Гальцев.

– Была. Кира всегда пишет от руки, и это кусок из ее статьи,точно.

– Вы наизусть помните?

Батурин посмотрел исподлобья.

– Все, что касается моей работы, я помню наизусть, – вдругизрек он высокомерно, – или почти наизусть.

– Кто мог подсунуть потерпевшему в портфель страницу изрукописи?

– Не знаю, капитан. Кто угодно. У нас тут никогда ничего незапирается и почти не охраняется. Есть так называемая “секьюрити”, трипридурка, но они ничего не охраняют. Им достаточно сказать, что в редакцию, иони пускают всех подряд. На прошлой неделе наряд вызывали – пришел какой-тополоумный и заявил, что подожжет себя, если мы не напечатаем его фотографию. Иканистру с керосином приволок, поганец.

– И поджег? – спросил Гальцев с любопытством.

– Приехала дежурная часть, дала ему по мозгам и увезла, –скучным голосом сообщил Батурин, – а канистру забрал Витек, водитель Костика.Говорит, керосин чистейший, он у бабки в деревне этим керосином всех клоповпоморил.

Капитан посмотрел на Батурина подозрительно – не смеется ли.Батурин не смеялся.

– Значит, врагов у вас полно, погибший считал, что вы вор ивзяточник, статью про уренгойского мэра вы тиснули за его спиной и не отрицаетеэтого. Вчера он грозился вас уволить, чему свидетелей – вся редакция, а вы дополдевятого проторчали на работе, а потом поехали домой и в одиночестве пилипиво. Так?

– Примерно так, – согласился Батурин. – Еще можете добавить,что, если бы Костика не пристрелили, Николаев никогда не сделал бы меняглавным. Он дружил с Костиком много лет, а для таких, как Николаев, стараядружба важнее всего.

Черт бы его побрал, подумал про Батурина капитан Гальцев.Куда его несет? Или у него романтическая страсть к холодной и чопорной Кире, ион таким образом пытается отвести от нее подозрения? Переключить капитана насебя?

– Вы хотите, чтобы я начал вас подозревать?

– Я хочу, чтобы вы знали положение дел.

– А теперь вас назначат главным?

– Не думаю, – ответил Батурин легко, – скорее всего,назначат Киру. Володя Николаев знает ее гораздо лучше, чем меня, и гораздолучше к ней относится.

– Выходит, я должен Киру подозревать?

– Это уж на ваше усмотрение. Я в этом ничего не понимаю.

Он не понимает! Капитан едва сдержался, чтобы не стукнутькулаком по столу. Жена утверждала, что нужно “выплескивать эмоции, а не копитьих в себе”. Сейчас он с удовольствием выплеснул бы немного эмоций в физиономиюэтого подлюги-журналиста.

На войне его ранили, скажите пожалуйста!

– Вы тоже никуда не уезжайте, – заявил капитан неприятнымголосом, – вы мне еще понадобитесь.

– Да я и не собирался, – пробормотал Батурин.

Дверь за капитаном закрылась, и бывший зам некоторое времясмотрел на нее. На ее полированной поверхности дрожал какой-то непонятныйкрасный огонек, и Батурин не сразу понял, что это отражается дежурный зрачоктелевизора.

Времени на раздумья не было. Нужно выходить из кабинета –как из бомбоубежища во время бомбежки, – и включаться в работу, и раздаватьзадания, и контролировать ситуацию, и принимать соболезнования, и ехать вМинпечати, и держать в кулаке “трудовой коллектив” так, чтоб никто не смелпикнуть, потому что завтра сдавать номер, а вчера убили главного.

Главного, которого все любили, который знал по именам всехсимпатичных – и несимпатичных! – девиц, а машинисток по дням рождения внуков,который умел разговаривать как-то так, что хотелось много и с полной отдачейработать и выполнять его указания, который от души развлекался, когда писалсвои колонки, и оттого колонки выходили блестящие, легкие, цельные, разящие,похожие на истребитель “Су-27”, в котором Батурин однажды сидел.

Никто и никогда не будет так относиться к нему, ГригориюБатурину, просто потому, что он совсем другой. Он стал толковать капитануГальцеву про первую поправку только потому, что так сделал бы Костик, он дажефразы говорил так, как говорил Костик, потому что очень боялся остаться один,без него.