Читать книгу "Тенор (не) моей мечты - Тереза Тур"

Зато прекрасно среагировал Владлен, которому пиар-менеджер «Крещендо» информацию о моем несостоявшемся прослушивании и сдала. Невзначай так, чисто случайно.

Вроде бы — ничего особенного. Вроде бы — просто рабочие моменты. Земля ведь не сошла с орбиты, и все живы — чего же так убиваться?

Ну, подумаешь, за спиной еще несколько месяцев хихикали: «Боже мой, это та самая певичка, которую даже муж в своей собственный проект пристроить не смог». Ну, подумаешь, любовница мужа, блондинистая Дана, заявилась ко мне домой, и сочувственно объясняла, что никто не виноват, просто так вышло. И Артурчик тут вовсе не при чем.

И вишенкой на торте — когда я дозвонилась до «Артурчика» на следующий день, то он… терпеливо. О! Как божественно терпеливо сказал:

— Нюсенька, котеночек. Тут у нас… проблемы. Давай не сейчас.

Вот как-то так люди перестают общаться. Просто понимают — без истерик, с холодной головой и решимостью, которой они до этого момента и не обладали вовсе — что ВСЕ. Какое страшное слово «ВСЕ». Какое соблазнительное.

Все.

И ты сама по себе. И больше не разочаровываешься, потому что и не надеешься.

Все.

И тебе надо перенести боль один раз, отрезать и откинуть, чтобы не дергало больше…

Все.

И мне ведь было хорошо в этом «ВСЕ», целый год хорошо и спокойно.

И что теперь?

— Мама! — я понимаю, что меня теребят, тормошат и прижимают к себе.

— Мама! Ты что?

И голос у моего ребенка испуганный-испуганный. А я не то, что успокоить ее не могу. Я вдохнуть толком не могу. Как тогда, когда из моего дома наконец ушла торжествующая девка, что спала с моим мужем и «забыла» предупредить меня об отмене проекта…

— Сейчас, — шепчу я. — Сейчас.

— Я его убью! — слышу я голос Кати.

И качаю головой. Все кружится и кружится. И такие замечательные звездочки в глазах. Ух, красота.

— Нельзя, — все-таки удается сказать мне. — Папу убивать нельзя.

Поднимаюсь — оказывается, я просидела непонятно сколько на полу в прихожей. Ну, хоть халат накинула.

— Мама! — злится Катя, но сдерживается и говорит тихо — значит, я действительно погано выгляжу. — Вот как вас с отцом понять?

— Может, нас не надо понимать? Надо просто любить?

— Шутит она…

Я даже не делаю привычного замечания о том, что говорить «она» при присутствующем человеке неприлично. Капаю себе успокоительного. По капле на год жизни.

— Мне показалось, что вы помиритесь.

Теперь слезы на глазах у дочери.

— Кать…

— Дураки вы! — кричит она — Вы — дураки. А как же я?

Мы обнимаемся. Крепко-крепко. И вся моя злость куда-то улетучивается. Нет, не то чтобы я собиралась мириться с Артуром или пускать его в дом. Хватит. Рискнули, схлопотали по новой — и будет. Но…

Живем дальше. И радуемся. Несмотря ни на что.

Я разогрела еды, послушала рассказ об уроке вокала с нормальным преподом.

— И Маша эта — ничего, — снисходительно добавила дочь.

Я покивала, налила нам обеим ромашкового чая. И только собралась предложить посмотреть какой-нибудь сериальчик на ночь… как…

— Трьяяям! Дзииии! Уы-ы-ы! Трьям! — раздалось во дворе нашего благопристойного, новенького, огороженного заборчиком дома.

Мой бог, что за фонящий звук… «Две гитары за стеной жалобно заныли…»

Чей-то мат в микрофон, на итальянском, голос Артура: «Че за фигня с техникой?» В ту же тональность сработала сигнализация у машины под окном…

Нет-нет-нет-нет! Меня здесь нет!

— Любимая! — через мгновение уже с нормальным звуком услышала я голос Артура. — Эту песню я посвящаю тебе.

Господи, пожалуйста, пусть этот придурок не скажет, кому именно он посвящает перфоманс, а! Есть надежда, что соседи не поймут, к кому пришло счастье вдруг, в тишине. Мне ж тут еще жить. Я очень, по крайней мере, на это надеюсь. Как же квартиру менять не хочется!

И под окном грянуло. В весьма и весьма оригинальной аранжировке.

Нет, конечно, для признания в любви и примирения «Есть в графском парке черный пруд» подходило просто изумительно. Ну, что в тему — то в тему… Страдания пьяного Атоса по уничтоженной любви — то, что доктор прописал.

Пели хорошо, на два голоса. Непонятно только кто был второй — с жутким акцентом, но роскошным и странно знакомым голосом. Загадку эту я решила не разгадывать. И к окнам не приближаться. Еще бы надо свет выключить, чтобы не палится. И прикинуться, что никого нет дома.

Я рычала, Катя хихикала. А вот когда раздалось вступление к следующей песне, я поднялась.

— Ты куда? — подскочила дочь, показывая, что готова идти хоть на край света, но с мамой. Хотя в этой ситуации, видимо, и с папой тоже.

— Топор поищу, — отозвалась я под бесподобное исполнение «Моя любовь живет на пятом этаже…»

— А у нас есть топор?

— Нет. Но вдруг найду. Почему вот в приличном доме — и топора нет… Плохо.

«Спокойного сна…» — разносилось между домами. Акустика у нас тут хорошая, далеко артистов слыхать. Даже странно, что их еще не поливают матом и не закидывают яйцами из окон.

Я заскрипела зубами.

— Ты ж говорила, что папу убивать нельзя.

— Это тебе нельзя. По статусу не положено. Он твой отец.

Гогот Кати.

— Что смешного?

— Люк! Я твой отец…

— Я сейчас за топор перейду на темную сторону! А ты оставайся, юный падаван.

Странно, но в какой-то момент я… начинаю прислушиваться к концерту. Я не слышала, очень давно не слышала, чтобы Артур пел вот так. Фигню всякую, «Машину времени» вперемешку с «Битлз» и какой-то еще импортной попсой. Как ему хочется, как ему удобно. Просто в кайф. Пусть и на морозе, черт его дери…

Катя уже была у окна с телефоном, распахнула створку. И снимала, высунувшись из окна по пояс.

— Жаль, не сначала, — проворчала она в короткой паузе между «Анна, ma belle» (бывшей «Michelle», авторства Маккартни) и «Memory» (из «Кошек», моей несбывшейся мечты).

Первые песни концерта она не записала, а вот триумфальное появление полиции с веселыми сине-красными огоньками где-то на шестом номере вольной программы — вполне себе.

— Мама! — испугалась Катя.

— Ничего им не будет, — махнула я рукой.

Но… сколько там дают солдатам, чтоб одеться? Минуту? Вот через нее, родимую, мы уже неслись с пятого этажа вниз, перескакивая ступеньки.

Упаковали певцов быстро. К тому моменту, как мы выбежали из подъезда, машина уже выезжала со двора.