Читать книгу "Америка - Франц Кафка"

После первой же недели Карл понял, что работа ему вполне по плечу. Латунные детали его лифта были великолепно надраены, другие тридцать лифтов не шли с ним ни в какое сравнение, возможно, эти детали блестели бы еще ярче, если бы мальчик, напарник Карла по лифту, был хотя бы вполовину так же старателен и не полагал, что усердие Карла дает ему повод небрежничать. Это был коренной американец по имени Ренелл, тщеславный юнец с темными глазами и гладкими, слегка ввалившимися щеками. У него был собственный элегантный костюм, в котором он в свободные вечера, слегка надушенный, спешил в город; время от времени он даже просил Карла заменить его вечером, потому что-де ему надо уйти по семейным обстоятельствам, и его мало заботило, что внешний его вид противоречил подобным объяснениям. Тем не менее Карл симпатизировал ему и любил, когда в такие вечера Ренелл перед уходом останавливался перед ним внизу, у лифта, в своем элегантном костюме, еще раз извинялся, натягивая перчатки, а затем удалялся по коридору. Впрочем, этими подменами Карл просто хотел оказать ему услугу, считая, что на первых порах это вполне естественно по отношению к старшему коллеге, однако вводить это в привычку он не собирался. Ведь бесконечная езда на лифте, что ни говори, утомляла, тем более что перерывов в вечерние часы почти не было.

Скоро Карл выучился и быстрым глубоким поклонам, которых ждут от лифтеров, и чаевые он тоже ловил на лету. Монеты исчезали в его жилетном кармане, и по выражению его лица никто бы не догадался, щедрые они или скудные. Дамам он открывал двери с преувеличенной учтивостью и не спеша проскальзывал в лифт следом за ними, входившими в кабину медлительнее мужчин из опасения прищемить юбки, шляпы и накидки. Во время поездки он стоял, поскольку так привлекал меньше внимания, спиной к пассажирам, держась за ручку двери, чтобы в момент остановки быстро, однако же без пугающей внезапности толкнуть ее вбок. Лишь изредка кто-нибудь хлопал его во время поездки по плечу, чтобы получить какую-либо незначительную справку, тогда он поспешно оборачивался, словно ожидал этого, громким шепотом отвечал. Несмотря на большое количество лифтов, часто, особенно после театральных спектаклей или прибытия некоторых экспрессов, возникало такое столпотворение, что Карл, едва высадив постояльцев наверху, снова должен был срываться вниз, чтобы принять ожидавших. У него была еще и возможность подтягиванием троса, проходящего сквозь кабину лифта, увеличивать обычную его скорость, что, кстати, было запрещено правилами эксплуатации лифтов и даже опасно. Карл никогда этого не делал, если вез пассажиров, но, когда одни выходили наверху, а другие ждали внизу, он пренебрегал правилами и сильными ритмичными движениями, как моряк, подтягивал трос. Он, впрочем, знал, что другие лифтеры делали то же самое, и не хотел уступать им своих клиентов. Некоторые постояльцы, проживавшие в отеле долгое время, что было здесь довольно обычным явлением, иногда улыбкой показывали Карлу, что узнают своего лифтера; Карл принимал этот знак расположения с серьезным видом, но в душе был весьма польщен. Порой, когда движение спадало, он мог даже выполнять мелкие поручения; если, например, кому-то из постояльцев не хотелось лишний раз подниматься к себе в номер из-за какого-нибудь забытого пустяка, тогда Карл в одиночку взлетал на своем лифте, который он в такие минуты особенно любил, на нужный этаж, входил в чужую комнату, где, как правило, лежали и висели на вешалках диковинные вещи, которых он в жизни не видал, он ощущал специфический запах чужого мыла, духов, зубного эликсира и, несмотря на туманные указания, без задержки спешил с нужной вещью назад. Нередко он сожалел, что не может браться за более важные поручения, так как для этого в гостинице были специальные служители и рассыльные, обеспеченные для поездок велосипедами, а то и мотоциклами. Карл мог рассчитывать при случае только на то, чтобы сбегать с поручением из номеров в рестораны или игорные залы.

Когда после двенадцатичасовой смены он возвращался к себе — трижды в неделю в шесть вечера и трижды в шесть утра, — он был до того усталым, что сразу, не обращая ни на кого внимания, падал на койку. Она стояла в общей спальне лифтеров; госпожа старшая кухарка, вероятно все же не столь влиятельная, как он решил в первый вечер, пыталась, правда, раздобыть для него отдельную комнатку и, скорей всего, преуспела бы в этом, но Карл, видя, что тут возникает масса затруднений и что старшая кухарка то и дело звонит по телефону своему начальнику, тому самому страшно занятому старшему администратору, — Карл отказался от этой затеи и убедил старшую кухарку ссылкой на то, что не хочет вызывать у других лифтеров зависть, получив привилегию, которой покуда ничем не заслужил.

Покоя в этой общей спальне конечно же не было. Каждый по-своему распределял свои свободные двенадцать часов на сон, еду, развлечения и приработки, и суматоха здесь никогда не прекращалась. Одни спали, натянув одеяло на голову, чтобы ничего не слышать; а если кого-нибудь все-таки будили, он со злости поднимал такой крик, что вскакивали все, даже перворазрядные сони. Полагая трубку предметом роскоши, чуть ли не каждый юнец обзавелся оной, Карл тоже приобрел себе одну и вскоре к ней пристрастился. Но на работе курить воспрещалось, поэтому в общей спальне все, если только не спали, обязательно курили. В итоге каждая койка была окутана облаком дыма, и все кругом тонуло в чаду. Невозможно было добиться — хотя в принципе большинство с этим соглашалось, — чтобы ночью свет горел лишь в одном конце спальни. Будь это предложение осуществлено, желающие могли бы спокойно спать в темной половине помещения — оно было огромное, на сорок кроватей, — тогда как остальные играли бы на освещенной половине в кости или в карты и вообще могли бы заниматься всем тем, для чего необходим свет. Желающий спать, если его койка находилась на освещенной половине, мог расположиться на свободной койке в темноте, таких всегда было в достатке, и никто бы не стал протестовать против временного использования его койки кем-то другим. Но не бывало еще ночи, когда бы этот порядок соблюдался. К примеру, обязательно обнаруживалась парочка, которая, покемарив в темноте, желала, не вставая, поиграть в карты на уложенной между койками доске; естественно, они включали ближайшую электрическую лампу, ослепительный свет которой мигом поднимал спящих, если бедняги лежали лицом к лампе. Какое-то время они еще ворочались, но в конце концов только и оставалось, что заняться на свету игрой с опять-таки разбуженным соседом. И, само собой, опять дымили все трубки. Конечно, кое-кто предпочитал спать, невзирая ни на что, — Карл чаще всего был среди них, — так им приходилось накрывать или укутывать голову подушкой; но разве можно спать, если глубокой ночью ближайший сосед встает, чтобы до работы немного поразвлечься в городе, если он, громко фыркая и брызгаясь, умывается у изголовья твоей койки, если не только с грохотом натягивает башмаки, но еще и тяжело топает, втискивая в них ноги — несмотря на хорошие американские колодки, почти все носили слишком тесную обувь, — чтобы в конце концов по причине отсутствия какого-нибудь пустяка в экипировке поднять подушку спящего товарища, а тот, давным-давно разбуженный, только и ждал момента, чтобы наброситься на ночного гуляку. Надо сказать, все они были спортсмены, молодые и в большинстве крепкие парни, не упускавшие случая заняться спортивными упражнениями. И, вскакивая среди ночи от страшного шума, можно было быть уверенным, что обнаружишь на полу у своей койки двух борцов, а вокруг, в ярком свете стоящих на постелях арбитров в сорочках и кальсонах. Однажды во время такого ночного боя один из боксеров упал на спящего Карла, и первое, что тот увидел, открыв глаза, была кровь, текшая из носа бойца, и в считанные секунды, прежде чем он смог предпринять что-либо, залившая всю постель. Часто все двенадцать часов отдыха Карл тратил на попытки хоть немного поспать, хотя соблазн принять участие в беседах других был весьма велик; но ему все казалось, что в жизни у остальных есть перед ним преимущество, которое он должен компенсировать старательной работой и некоторым самоотречением. Таким образом, хотя с точки зрения работы сон был для него очень и очень важен, он не жаловался ни старшей кухарке, ни Терезе на обстановку в общей спальне, ведь, во-первых, в общем и целом все парни изрядно от этого страдали, но всерьез не жаловались, а во-вторых, мучения спального зала были неотъемлемой частью его лифтерской должности, которую он с благодарностью принял из рук старшей кухарки.