Читать книгу "Мне надо кое в чем тебе признаться… - Аньес Мартен-Люган"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раздался звонок. Мечта улетучилась. Ксавье, приходя, не звонил в дверь, он открывал ее ключом. Кто это не дает нам покоя? Я открыла, заранее злясь и намереваясь сократить по возможности нежданный визит, но сменила гнев на милость при виде крупной фигуры Идриса, его сконфуженного лица и пакета шукетов в руке.
— Извини, что беспокою, Ава, но я о тебе волновался.
— Заходи.
Дети выскочили в прихожую, поздоровались, набили рты печеньем, и я отправила их в сад с Месье, чтобы все трое сбросили избыток энергии и не приставали к нам. Наш разговор их не касался, а мне настоятельно требовалось спокойствие, хотя бы ненадолго. Идрис прошел вслед за мной на кухню, я налила нам кофе, и мы сели за стол. Мадемуазель запрыгнула мне на колени.
— Как там управляется мой отец?
— Отлично, он чуть более жесткий, чем ты, но вы необыкновенно похожи.
— Яблоко от яблони… Ты в хороших руках… Послушай, Идрис, у меня душа болит… я так расстроена, что бросила тебя.
— Я на тебя не в обиде. Все нормально, я пришел не за тем, чтобы жаловаться… Я хотел бы тебе помочь, ты же столько для меня сделала…
— Мне достаточно того, что ты не собираешься менять галерею.
— Господь с тобой, ни за что… Как Ксавье?
Я встала и притворилась, что убираю посуду.
— Ава, тебе нет смысла лгать мне…
— Я никому не лгу…
— Знаешь, я вижусь с твоим отцом и Кармен почти ежедневно… Они беспокоятся и о нем, и о тебе…
Я отлично осознавала, что исключила из круга забот всех своих близких, максимально сократила общение и на все вопросы отвечаю обтекаемо. Мое упорное желание выкарабкаться самостоятельно причиняло боль самым дорогим людям, тем, кого я любила больше всего, но такое поведение было мне необходимо, чтобы защититься. Если я начну делиться всеми новостями и проблемами, то сорвусь.
— Ага, они отправили тебя в разведку… Не ждала я от тебя такого.
— Ты же меня знаешь! Я никогда не сообщу им, о чем мы с тобой говорили, да они и не знают, что я здесь…
Я обернулась к нему. Он меня удивлял, с нашей последней встречи у него заметно прибавилось уверенности в себе. Его искренность, простота и неуклюжесть поколебали мое упорство.
— У нас мало хорошего, — заявила я. — Ксавье на дне ямы, я бьюсь из последних сил и не знаю, чем ему помочь и как со всем справиться. А ведь мы еще в самом начале пути…
Идрис встал и принялся расхаживать по кухне, неловкий, не понимающий, куда себя девать. Насколько я его знала, он размышлял над тем, как получше выразить свои соображения и может ли он это себе позволить. В какой-то момент он съежился, явно опасаясь моей реакции, и начал:
— Помнишь совет, который ты мне дала, когда я был не в форме накануне вернисажа?
Я нахмурилась: у меня мелькнула мысль, что эта история в сотне световых лет от меня.
— Ты сказала, что мне нужно писать картины, чтобы успокоиться.
Я снисходительно качнула головой, как если бы имела дело с ребенком и его наивным мировосприятием.
— Я не художник, Идрис.
— Нет, но ты галеристка… и когда ты в своей галерее, ты ни о чем, кроме нее, не думаешь, разве я не прав?
Вместо ответа я покачала головой и вспомнила Сашу, который дал мне такой же совет.
— Знаю, ты хочешь быть рядом с Ксавье, поддерживать его, не оставлять в одиночестве, но не забывай и о себе… Не сомневаюсь, что тебе нужно и другое. Кстати, а вдруг ему тоже будет полезно убедиться в том, что жизнь может продолжаться?
— Я поразмыслю над твоей идеей, обещаю.
Впервые входя в больницу с детьми, я твердила про себя, как мантру, слова Идриса. «Жизнь может продолжаться». Однако когда я крепко держала за руку Титуана, а Пенелопа прижималась ко мне, в это было трудно поверить. Такие юные и невинные глаза детей были широко распахнуты, они слишком упорно всматривались в больничную обстановку — за несколько минут до встречи с отцом мои малыши ужасно волновались. Я тоже была не в лучшем состоянии и начинала сожалеть о своей затее. Нужно ли приводить их сюда, в этот враждебный мир? А если встреча с детьми не подействует на Ксавье так, как я рассчитывала, если она ухудшит его моральное состояние… Столько гипотез, столько ожиданий — и ничего определенного. В лифте я в последний раз напомнила им, как они должны себя вести.
— Будьте осторожны и не кидайтесь ему на шею. Будьте послушными и храбрыми. Договорились?
— Да, мама, — ответила Пенелопа.
— Если вам станет грустно, не показывайте этого, ладно?
— Хорошо, — согласился Титуан и лягнул воздух.
В коридоре четвертого этажа с нами поздоровались, послав ободряющие взгляды, нянечки и сестры, которых я накануне предупредила. Перед палатой я притормозила и сделала несколько спокойных вдохов. Потом переключилась на детей, которые нервничали все сильнее.
— Все будет хорошо, — пообещала я. — Постучишься, Пенелопа?
Два робких удара, и мы услышали голос Ксавье: «Войдите».
— Папа, — прошептала дочка, и это слово вместило в себя целое море любви.
Я не успела среагировать, Пенелопа распахнула дверь и влетела в палату. Я застыла на пороге. Она твердо усвоила, что нельзя приближаться к левой ноге Ксавье, поэтому инстинктивно обогнула кровать и наклонилась к нему — осторожно, чтобы не причинить боль. Он обхватил ее здоровой рукой, сильно зажмурился, и папа с дочкой принялись шептать друг другу слова любви. Я уставилась в потолок, чтобы не расплакаться. Когда я оторвалась от его созерцания, Ксавье поймал мой взгляд, и я прочитала в его глазах грусть пополам с радостью. Я осторожно шагнула вперед и только тут почувствовала, с каким отчаянием вцепился в мою руку вконец перепуганный Титуан.
— Пойдем?
Он кивнул, хотя храбрости у него не прибавилось, и робко зашаркал ногами к кровати, прячась за моей спиной. Я, как могла, передвигалась по палате вместе с сыном, не отпускающим мою ногу, как будто ему снова было четыре года, а не должно было вот-вот исполниться семь.
— Титуан, — позвал Ксавье. — Все спрятано, тебе нечего бояться, клянусь.
Сын наклонил голову к плечу, чтобы не увидеть ненароком что-нибудь страшное, и наконец-то посмотрел на отца. Тот ему улыбнулся. Это не была, конечно, его прежняя улыбка, но и ее было достаточно. Титуан все-таки собрался с духом, отлип от меня и тоже прижался к папе, заняв место сестры. Я долго оставалась в стороне, давая им насладиться встречей. Ксавье позаботился о том, чтобы не напрягать детей своим внешним видом. Мне стало легче от того, что он наконец-то сменил отвратительную больничную рубаху на другую одежду — майка и шорты, которые были на нем, придавали ситуации малую толику нормальности. Если, конечно, игнорировать простыню, которой была накрыта его левая нога. Все прикидывались, что ее не существует.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Мне надо кое в чем тебе признаться… - Аньес Мартен-Люган», после закрытия браузера.