Читать книгу "Кьеркегор - Шарль Ле Блан"

Распространение мысли Кьеркегора сдерживалось очевидным незнанием его трудов, присущие ему заслуги писателя и литератора умалчивались, его рассматривали лишь как теолога и философа. Даже в наши дни чтение переводов Кьеркегора редко доставляет удовольствие, а издания на французском языке, имеющиеся в нашем распоряжении, в целом содержат в себе очень мало оценок и замечаний.

Поначалу Кьеркегор подвергся нападкам со стороны Мартенсена, который постоянно ссылался на него в своей автобиографии, всегда отзываясь только с плохой стороны. Затем о некоторых его работах высказал свое мнение Георг Брандес, чья заслуга заключалась в том, что он открыл этого философа для европейской культуры, в первую очередь для Ницше, о чем свидетельствует письмо от 11 января 1888 года.

Первой интерес к Кьеркегору проявляет Германия, где в начале века впервые выходит полное собрание его сочинений. Многие исследователи принимаются изучать его наследие, формируя общественный образ этого датского философа – непризнанного пророка, который, досконально изучив динамику человеческой души и роль концепт-ограничений, особенно чувства вины, сумел показать весь трагизм человеческого существования, недвусмысленно указав и на иллюзорный оптимизм либеральной культуры, и на опасность, таящуюся в абстрактных философских теориях.

В философской индивидуальности Кьеркегора последователи выделяли две ключевые черты:

– противостояние с Гегелем. В этом отношении датского философа можно с полным основанием назвать анти-Гегелем. Может даже показаться, что в его теориях нет ровным счетом ничего положительного, что все они являются плодом отчаянных усилий, направленных на подрыв самих основ гегелевской системы;

– роль «отца» экзистенциализма. В этой ипостаси он хорошо известен, ему все воздают честь и хвалу, поэтому данное философское течение, возникшее во Франции после войны, можно с полным основанием считать часом его славы.

4.1. Критика Гегеля

Если верить Гегелю, действительность представляет собой раскрытие духа и гарантию его рациональности. Это раскрытие осуществляется через противоречия, преодолеваемые с помощью опосредований, которые, с одной стороны, устраняют антагонизмы, но с другой – сохраняют их. В итоге действительность выглядит нелепой в глазах того, кто рассматривает ее со свой ограниченной (субъективной) точки зрения, а не изучает в плане общей (объективной) перспективы, соотнося с принципом рациональности.

После смерти Гегеля выразители самых разных философских систем стремились доказать, что евангельская вера и философия несовместимы. Это породило множество самых разных попыток привести к общему знаменателю гегелевскую доктрину и христианство, лишая его статуса истины откровения и низводя до ранга рядового элемента системы.

В Дании, как мы уже видели, первым о Гегеле заявил Хейберг, не обладавший ни самым глубоким, ни самым последовательным умом для реализации этой задачи. В те времена в гегельянстве усматривали попытку реставрации классических ценностей после периода романтических заблуждений, ценностей, благодаря которым индивид мог вновь обрести свое место в общей массе, в культуре и государстве. Философская мысль была крайне чувствительна к подобным усилиям, направленным на то, чтобы примирить идеал с реальностью. Индивид как субъективность в итоге терял главную роль, предназначенную ему романтизмом, в пользу более масштабной и объективной идеи человечества. Если романтизм настаивал на судьбе отдельно взятого человека, на его страданиях, страстях, ностальгии, то гегельянство принимало точку зрения истории. Взятая в отдельности, человеческая жизнь представляет собой хаос и исступление, но если рассматривать ее в более широком контексте истории человечества, все выглядит совершенно иначе. В этом случае может показаться, что человеку свойственно быть членом множества, пусть даже он не видит его контуров, что именно благодаря этому множеству Идея (например, демократия) может обрести воплощение в реальности. В таком масштабе мучения одного конкретно взятого человека представляют собой ничтожно малое количество, которым вполне можно пренебречь.

Но для христианства и Кьеркегора, который за него вступается, подобный подход неприемлем. В его понимании Христос пришел на эту землю во искупление грехов не множества, то есть некоей абстрактной сущности, а конкретных людей, которые страдают и умирают. Смысл воплощения как такового в том и заключается, чтобы подчеркнуть значимость индивида. Разве вера, то есть путь спасения, которого не обещает разум, не является субъективным усвоением истины? С учетом этого субъективная истина должна обладать ценностью не только отличной от ценности истины объективной, но и превышающей ее. Это один из главных посылов христианства, и Кьеркегор позиционирует себя в качестве его поборника.

Кьеркегор не мог согласиться с попытками примирить веру и разум, ведь для него христианство представляет собой противоречие и парадокс. Оно не может быть предметом ни опосредования, ни синтеза, ни компромисса:

«Идея опосредования противоречит христианству. Идея философии – это опосредование, в то время как идея христианства – парадокс» (НА 108, 1841).

«Пока верующий не окунется в веру, опосредование существования дается ему нелегко и вызывает глубокую тревогу» (II 87, А 211).

К тому же жизнь верующего как таковая представляет собой оспаривание самого акта опосредования, если принимать во внимание, что человек неизбежно живет в грехе. Осознав свою греховность, он осознает несоответствие между внутренним и внешним, между идеалом и стремлением к бесконечности, с одной стороны, и его конечной природой – с другой.

Кьеркегор упрекал Гегеля в попытках основать всеобъемлющую систему существования, систему, непременно закрытую либо обладающую потенциалом к закрытости. А поскольку существование и время пока еще остаются на своих местах, подобная система, по его мнению, просто невозможна. Систем существования нет. Можно доказать, что перед нами камень, но нельзя доказать, что он существует. Существование нельзя доказать, его можно только констатировать.

Кьеркегор также был убежден в том, что мысль не конечна, но бесконечна, ибо перед ней нет преград для возвращения назад – она может оспаривать те или иные утверждения, взвешивать доводы и так до бесконечности. Говорить о «системе» означает говорить об абсолютном начале. Это, как в футболе, где для начала матча в обязательном порядке требуется свисток судьи. Но это начало, как и конец, неразрывно связано с решением арбитра. Решение всегда подразумевает волю, но также и субъективность. В итоге получается, что абсолютная субъективная система невозможна в той же степени, что и абсолютное объективное начало.

Из-за своей страсти к пониманию Гегель пренебрегает правилами жизненного поведения, он ищет объективное знание, забывая о знании этико-религиозном, которое может предложить конкретному человеку субъективную уверенность. Жизнь то и дело заставляет нас делать выбор, но ведь все, что связано с выбором, относится к сфере этики. Этика не является творением Гегеля, его система в глазах Кьеркегора представляет собой лишь субъективное мнение, а предложенная им философия есть не что иное, как философия идентичности, облеченная в исторические одежды и явно злоупотребляющая своими возможностями объединять внутреннее и внешнее. Кьеркегор полагает, что внутренняя сущность не в состоянии найти своего полного, всеобъемлющего выражения, он мыслитель сокровенного: история может быть нацелена на массу, но никогда на конкретного человека либо на этику.