Читать книгу "Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро"

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Кике всю свою жизнь — заядлый болельщик на петушиных боях.

РАМОН ИЛЬЯН БАККА. О Гарсиа Маркесе я услышал в 1958 году. Я не знал ни его «Палую листву», ни ранние рассказы, представления о них не имел. Когда здесь образовалось барранкильянское общество, я учился на бакалавра в семинарии и страшно далек был от этих вещей. А потом, точно помню, что в 1958 году в журнале «Мито» напечатали «Полковнику никто не пишет».

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. «Полковнику никто не пишет» опубликовал литературный журнал, причем разрешения у автора они не спросили и за права ему вообще ни гроша не заплатили: они из лучших побуждений действовали, считали это благородным жестом — напечатать рукопись, отвергнутую другими издателями.

САНТЬЯГО МУТИС. Никак не скажешь, что «Полковнику никто не пишет» имеет политическую направленность, хотя повесть в открытую изобличает жульничества, которые вершило здешнее правительство. И все же вещь преисполнена гуманизма, любви и сострадания к человеку.

РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Повесть «Полковнику никто не пишет» мне понравилась, но не скажу, что она совершила во мне внутренний переворот, как бывает при чтении Томаса Манна; во всяком случае, до «Волшебной горы» ей далеко. Я читал «Демиана» и «Степного волка»[61]. Эти вещи глубоко подействовали на меня.

КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Он слышит разные истории из жизни и все мотает на ус, а потом помещает в свои книги. В городе Монтерия одна женщина жила, Наталия. Хромая Наталия. Хромала она, потому что ей подрезали лодыжки, так она на костылях ходила, а когда ей нечего было есть, она в котелок клала камни; соседи видели и говорили: «У Наталии есть еда». Это она моему отцу рассказывала; Наталия другом его была, отца моего. Возле кладбища жила, в маленьком таком домишке… Бывало, вынесет котелок свой на двор, воду в него нальет и камушков накидает. «Чтобы никто не подумал, будто Наталии есть нечего». Помните эту деталь в книге о полковнике? Его жена тоже камни в котелке варила, чтобы перед соседями достоинство сохранить.

Глава 13. «Священный крокодил»

История о том, как благодаря своей уникальной способности выбирать хороших друзей он получает работу в Венесуэле и возвращается в Барранкилью со «священным крокодилом»

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Единственное, что было ценным в его парижской комнатке, так это красная пишущая машинка «Оливетти», которую я ему продал, и фотография его возлюбленной из Колумбии, приклеенная на стенку. Когда я в первый раз к нему пришел, он на фотографию показал и сказал: «Это священный крокодил».

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Он возвращается из Парижа и начинает работать журналистом в Венесуэле, с Плинио. Не помню, как журнал назывался. А «крокодил» — это его неизменная возлюбленная, она ею оставалась, и, когда он в Каракасе работал, они решили пожениться.

ДЖЕРАЛЬД МАРТИН. Отношения с Тачией, его парижской любовью, не имели никаких шансов сохраниться; этот роман, бурный и необузданный, был для него, однако, очень важным.

МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Весь тот период ему существенно помогал Плинио. Тогда, в середине 1950-х годов, он отчаянно бедствовал в Париже, застряв там безнадежно, ведь Рохас Пинилья закрыл газету «Эль Эспектадор», и он остался без работы и абсолютно без средств. А между тем в то же самое время в Париже находился Варгас Льоса, и хотя они утверждают, что жили в квартале друг от друга, но знакомы они еще не были. Так вот, когда он увяз в полнейшей нищете, в Париж приехал Плинио с Делией Сапата Оливелья и танцевальной труппой — наподобие фольклорного балета или чего-то такого. Они по Европе гастролировали. Плинио — тот всегда журналистом был. Его отец — известный политик, друг Гайтана. Гайтан на руках у него, у отца Плинио, умер. Он как раз там оказался в момент, когда Гайтана убили. Отца тоже звали Плинио Мендоса, Плинио Мендоса Нейра.

Габо захотел с тем балетным ансамблем поехать в Россию, но им надо было как-то оправдать лишний расход на него. Так чтобы Габо взять, Мендоса потолковал с Делией, и Габо наняли в качестве маракеро — якобы на маракасах играть. В Советский Союз они на поезде ехали.

Они как раз с Плинио в Венесуэле жили, когда там вызревал государственный переворот по свержению Переса Хименеса[62], и это в Каракасе Гарсиа Маркес познакомился с Алехо Карпентьером[63]. Отсюда проистекают корни моей собственной теории, что знаменитый магический реализм таковым не является. Это чудесное в обыденной реальности: так до Гарсиа Маркеса определяли литературный жанр произведений Карпентьера.

ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. В Венесуэле произошел один из великих взлетов его журналистской карьеры. Там он как журналист совершил огромный рывок. Плинио руководил тогда журналом «Моменто», входившим в «Каприлес-груп», и позвонил ему в Париж с предложением постоянного места. Венесуэла в те времена сказочно процветала. Нефть, рост и развитие — вот чем жило в те поры венесуэльское общество. Он попадает в самую гущу событий и окунается во все перипетии, вплоть до падения Переса Хименеса. Пишет ряд ярких, запоминающихся статей — например, «Каракас без воды». Но я вот к чему хочу привлечь внимание: Габо — автор «Каракаса без воды» сильно отличается от Габо — автора «Известия о похищении»[64]. В «Известии» он гордо заявляет, что абсолютно ничего не выдумал и не присочинил. Правда, еще до этого он признал, что в «Каракасе без воды» под именем Хермана вывел себя самого; предполагалось, что Габо и был тем человеком, который якобы брился с персиковым соком вместо воды, — такая полупридуманная байка, призванная нагляднее показать ситуацию. Он намеренно изложил события во всех подробностях, чтобы подчеркнуть драматизм и произвести больший эффект. И говорил: «Это новостной очерк, и все в нем правда, но я добавил к ней зернышко творческого воображения». А вот в «Известии о похищении», как он утверждает, все факты и подробности вплоть до мелочей выверены, расследованы, изучены и подтверждены. Полный, от и до, фактчекинг. Потому-то он и в Фонде[65] так настаивает на журналистской этике, не допускающей ни малейших выдумок и отсебятины. Иными словами, перед нами зрелый Габо, гораздо более осмотрительный, поскольку ему и самому доводилось быть жертвой многочисленных фантазий и измышлений. Вот отчего его сильно тревожила привычка некоторых во время интервьюирования злоупотреблять магнитофоном.