Читать книгу "Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер"

Почему же наши предки-собиратели покинули рай? Для многих просто не было выбора: число их увеличилось, и они попали в мальтузианскую ловушку — дикорастущие плоды земли больше не могли накормить людей, им пришлось самим выращивать себе пищу. Государства возникли позже, и собиратели, жившие у их границ, могли либо стать их частью, либо придерживаться прежнего образа жизни. Для тех, у кого был выбор, Эдем мог быть слишком опасным. Несколько больных зубов, абсцесс время от времени и шесть сантиметров роста были небольшой ценой за повышение в пять раз шансов избежать смерти от копья[138].

Повышенная вероятность естественной смерти потребовала и другой оплаты: как писал римский историк Тацит, «раньше мы страдали от преступлений; теперь мы страдаем от законов». Библейские истории, которые мы перечитывали в главе 1, рассказывают, что первые короли держали подчиненных в страхе с помощью тоталитарных идеологий и жестоких наказаний. Только подумайте о могущественном божестве, следящем за каждым шагом человека, об обыденной жизни, регулируемой произвольными законами, о побивании камнями за богохульство и неверность, о праве царей забирать женщин в свой гарем или разрубать младенцев пополам, о распятии воров и вероучителей. В этих подробностях Библия не грешит против истины. Социологи, изучающие возникновение государств, заметили, что на заре становления все они были стратифицированными теократиями, в которых элиты охраняли свои экономические привилегии, жестоко принуждая подданных к миру[139].

Трое ученых проанализировали большую выборку культур, чтобы количественно оценить корреляцию между политической сложностью ранних обществ и их опорой на абсолютизм и жестокость[140]. Археолог Кит Оттербейн показал, что в обществах, которым свойственна бо́льшая централизация власти, женщин во время войн чаще убивают (а не умыкают), чаще держат рабов и совершают человеческие жертвоприношения. Социолог Стивен Спитцер показал, что сложные общества чаще склонны криминализировать действия, не приводящие к жертвам, вроде религиозного отступничества, сексуальных отклонений, супружеской неверности или колдовства, и наказывать нарушителей пытками, увечьем, обращением в рабство и казнями. Историк и антрополог Лора Бетциг показала, что сложные общества чаще подпадают под управление деспотов, которые гарантированно побеждают в любом споре, имеют право безнаказанно убивать и собирать огромные гаремы. Она обнаружила, что такой деспотизм возникал у вавилонян, израильтян, римлян, самоанцев, фиджийцев, кхмеров, ацтеков, инков, натчез, а также у ашанти и других народов Африки.

Что касается насилия, первые левиафаны решили одну проблему, но создали другую. Теперь люди реже становились жертвами убийств или войн, но зато стонали под пятой тиранов, жрецов и клептократов. В этом темная сторона «усмирения»: не только установление мира, но и полный контроль насильственной власти. Этой второй проблеме пришлось ждать своего решения еще несколько тысячелетий, а во многих частях мира она не решена до сих пор.

Глава 3. Цивилизационный процесс

В целом наша цивилизация основана на подавлении инстинктов.

Зигмунд Фрейд

С тех пор как я научился пользоваться приборами, я мучился с соблюдением одного из правил застольного этикета: нельзя набирать пищу на вилку, помогая себе ножом. Я, конечно, могу подцепить достаточно крупные куски — те, что не разваливаются, когда вонзаешь в них зубцы. Но мощности моего мозжечка не хватает, чтобы справиться с мелкими кубиками или скользкими шариками, которые скачут по тарелке, стоит только их коснуться. И я гоняю еду по кругу в отчаянных попытках найти удобный край или уклон и подцепить упрямую горошину, надеясь, что ее скорость не разовьется до второй космической и она не выскочит на скатерть. Порой я старался улучить момент, когда мой сосед по столу отвлечется, и потихоньку помогал себе ножом в надежде, что меня не поймают на этой оплошности. Все что угодно, лишь бы избежать славы неотесанного невежи, который использует нож не только для того, чтобы резать. «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю», — говорил Архимед. Но если бы он соблюдал правила столового этикета, то не смог бы сдвинуть и горошину с помощью ножа!

Помню, в детстве я пытался понять причину этого бессмысленного запрета. Что такого ужасного случится, спрашивал я, если использовать столовые приборы эффективно и при этом гигиенично? Это же не картофельное пюре руками есть! Но, как и все дети, я проигрывал спор, слыша: «Потому что я так сказала», и десятилетиями ворчал про себя, возмущаясь бессмысленностью принятых правил. Но однажды, когда я собирал материал для этой книги, шоры упали с моих глаз, туман рассеялся и я навсегда перестал возмущаться правилом «без ножа». Этим прозрением я обязан величайшему мыслителю из тех, о которых вы никогда не слышали, — Норберту Элиасу (1897–1990).

Элиас родился в Германии, в Бреслау (сейчас Вроцлав, Польша), и изучал социологию и историю науки[141]. Он бежал из Германии в 1933 г., потому что был евреем, попал в британский лагерь для интернированных лиц в 1940-м, потому что был немцем, и потерял обоих родителей в Холокосте. В довершение этих трагедий нацизм устроил ему еще одну: его главный труд, «О процессе цивилизации» (Über den Prozeß der Zivilisation), был опубликован в Германии в 1939 г. — в то время, когда сама эта идея казалась плохой шуткой. Элиас скитался по университетам, преподавал в вечерней школе, переучился на психотерапевта и, наконец, нашел место в Лестерском университете в Англии. О нем заговорили лишь в 1969-м, когда книга «О процессе цивилизации» была издана в английском переводе, а признание в научных кругах пришло к Элиасу в последнее десятилетие жизни, когда получил известность один удивительный факт. Это открытие касалось не застольного этикета, а истории убийств.

В 1981 г. политолог Тед Роберт Гарр, изучив материалы судебных архивов, вычислил показатели уровня убийств в 30 разных временны́х точках британской истории, сравнил их с современными данными по Лондону и представил все на графике[142]. Я воспроизвожу этот график на рис. 3–1, используя логарифмическую шкалу, в которой для единиц, десятков, сотен и тысяч отводятся вертикальные отрезки равной длины. Показатели подсчитаны так же, как в главе 2, то есть по числу убийств на 100 000 человек в год. Без логарифмической шкалы здесь не обойтись, поскольку уровень убийств снизился весьма резко. На рисунке видно, что с XIII по XX в. число убийств в различных районах Англии уменьшилось в 10, 50, а иногда и в 100 раз, например с 110 на 100 000 человек в Оксфорде XIV в. до менее чем одного случая на то же количество жителей в Лондоне середины XX в.