Читать книгу "Граница миров - Кристель Дабо"

Офелия скорее угадала, чем увидела тщедушную фигурку, неуклюже пробиравшуюся к ней между автоматами в глубину фургона. Она сдвинула на затылок тюрбан, прикрывавший лоб, и лунный свет ее штампа осветил горестно сморщенное лицо Блэза. При виде этих унылых морщин Офелия пожалела, что рассказала ему о своем намерении проникнуть в Центр девиаций: он тут же твердо решил ее сопровождать.

– Вам нужно было остаться на заводе вместе с другими нелегалами, – со вздохом произнесла она. – Если я попадусь…

– Хотите сказать, что меня тоже вышлют? Честно говоря, miss Евлалия, я бы не хотел остаться на ковчеге, который изгоняет дорогих мне людей. И потом, я просто решил… well… вас поддержать хоть как-то… только чтобы Вольф об этом не узнал…

И Блэз, боязливо озираясь, закатал рукав своего кителя и обнажил руку до локтя. При свете своего штампа Офелия различила на ней татуировку – две переплетенные буквы «А» и «П».

– Альтернативная программа, – пояснил Блэз.

Офелия не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Вы наблюдались в Центре девиаций?

– Не понимаю, зачем вы так стремитесь туда попасть, miss. Лично я могу сказать одно: мне стоило большого труда выйти оттуда. Родители поместили меня в Центр для… для… ну, в общем, для исправления. – Блэз произнес это слово с извиняющейся улыбкой. – Я тогда был еще подростком, но они боялись, что я пойду по дурной дорожке. Я пробыл в Центре до совершеннолетия, однако даже после этого мне приказали следовать их программе.

Офелия, зажатая между роботами, сотрясаемая толчками фургона, не могла отвести глаз от двух букв, вытатуированных на руке Блэза. Заклеймен… на всю жизнь.

– А что это такое – альтернативная программа?

– То, что кроется за внешней оболочкой. Наблюдательный центр девиаций славится своими блестящими результатами в области коррекции отклонений от нормы, в частности таких как… как мое. Меня там обследовали и объявили моим родителям, что данный случай не укладывается в рамки классической программы, что он very особенный, но что они готовы заняться мной, чтобы получше изучить. И взяли на себя все расходы: поселили там, кормили, учили, исправляли… много лет. Каждый месяц я просился домой, и каждый месяц мне отвечали, что решения принимают они, а не я. И вдруг, в один прекрасный день, без всяких объяснений вернули меня родителям. Как будто я уже не представлял для них никакого интереса. Я очень смутно помню, что там со мной делали, что я сам делал и что видел. Могу утверждать одно, miss: Центр интересовался главным образом моей невезучестью, и ничем другим.

С этими словами Блэз оттолкнул Офелию в сторону: ремень, на котором висел робот за ее спиной, развязался, угрожая обрушить ей на голову многокилограммовую массу металла.

– Вашей невезучестью, – повторила Офелия. – Но почему?

– Этого они мне не сказали. Они никогда ничего не говорят. Только наблюдают.

– Но вы-то сами, – настаивала Офелия, – вы заметили там что-нибудь необычное?

– Да там всё необычно, miss. Вокруг меня были одни только необычные люди, перевертыши. Перевернутые мозги. Перевернутые тела. Перевернутые свойства.

Офелия колебалась. Она знала, что ей не представится другого случая расспросить кого-то, кто так хорошо знал Центр изнутри, даже если это было давно.

– Блэз, а вы что-нибудь слышали о проекте «Корнукопианизм»?

Лоб Блэза над его лохматыми бровями сморщился еще сильнее.

– Нет, никогда не слышал.

– Тогда, может, о Роге изобилия?

Но Блэз помотал головой.

– В Центре они при мне о таком не говорили, но я повторяю: они вообще никогда ничего не говорят.

Офелия взглянула на металлическую куклу с неестественно вывернутыми руками и ногами, лежавшую у ее ног. Сейчас, когда робот валялся на полу, он и впрямь походил на скелет. И ей вспомнился разговор с Блэзом в катакомбах города, когда он сказал: «Некоторые люди становятся предметами еще при жизни».

– То, что они с вами делали… И то, что сделают со мной… – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро. – Как вы думаете, мне придется помучиться?

Лицо Блэза вытянулось, как резиновое, и он неловко коснулся ее плеча:

– Да, но не в том смысле, который… который вы имеете в виду. Это только… только… Вlast![41]

Блэз и всегда-то с трудом выражал свои мысли, но теперь, говоря о Центре, стал заикаться так сильно, что казалось, и в его речи звучат те же отголоски, что из динамиков. Его пальцы стиснули плечо Офелии, а темные влажные глаза испуганно расширились.

– В каждом из нас существует некий барьер, miss Евлалия. Что-то такое… такое… необходимое, что ограничивает нас, что… удерживает нас внутри самих себя. А они… попытаются заставить вас преодолеть этот барьер. Но помните: что бы они вам ни говорили, решение остается за вами.

Офелия почувствовала, как ее ноги оторвались от пола, и поняла, что фургон готовится к посадке. Они прибыли. Нет, это она прибыла. Торн ждал ее здесь. И какая разница, что ей готовит этот Центр, – в любом случае она будет не одна. Даже в этом фургоне она не была в одиночестве.

– Спасибо вам, Блэз! Берегите себя. И профессора Вольфа.

Пальцы Блэза разжались, выпустив плечо Офелии, и обхватили ее лицо. Он прижался лбом к ее штампу так крепко, что на мгновение затмил его сияние.

– Я был так одинок целых пятнадцать лет, – прошептал он совсем тихо, словно его мог услышать здесь кто-то другой. – Не знаю, понимаете ли вы, – продолжал он, стараясь рассмотреть глаза Офелии за стеклами очков, – из какого одиночества вырвали меня в тот день, когда заговорили со мной в трамаэро!

И тут их сильно тряхнуло: фургон совершил посадку. Через несколько секунд задние дверцы распахнулись, Офелия и Блэз увидели Октавио.

– Тут никого нет. Поторопись.

Перед тем как выйти, Офелия надвинула тюрбан на лоб. Снаружи теплилась розовая заря. Пальмы, уцелевшие на краю обрыва, опасливо подрагивали от слабого ветра. Фургон стоял на площадке для доставки грузов на вершине башни. Октавио сказал правду: вокруг было безлюдно.

Офелия подошла к краю площадки. Она хотела рассмотреть сверху, снаружи, то место, где ей предстояло жить. Внизу, у нее под ногами, простиралось какое-то хаотическое скопление пагод и подъездных путей, садов и заводских помещений, древних камней и современных металлоконструкций. Всё это походило разом и на античный имперский город, и на индустриальную выставку. Тем не менее Офелия сразу уловила логику в этом кажущемся хаосе: Центр был разделен на отдельные секции крепостными стенами с гигантскими красными воротами. И каждая из этих секций была надежно изолирована от соседних.