Читать книгу "Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина"

– Что, прям туда? – поначалу даже не поверил приказу зайти внутрь «гроба» Коля.

Надзиратель молча кивнул, подтолкнул Колю локтем в спину и захлопнул дверцу.

– Ждать! Ждать тихо! – командовал он время от времени, когда Горленко, сходя с ума от тесноты, удушья и невозможности пошевелиться, начинал биться головой о крышку «гроба».

Попав к следователю, Коля уже слабо понимал, где находится и что происходит. Небольшой, пропахший табаком и по́том кабинет. Заваленный бумагами стол. В углу за машинкой – какой-то канцелярский работник. Сам следователь – Коля пытался запомнить фамилию или звание, но так и не смог – молча ходил туда-сюда по пятачку перед столом. А потом вдруг развернулся к Коле и неожиданно осыпал его самой нелепой бранью:

– Ну ты, б…! Долго ты еще будешь мне нервы портить! Давай, б…, говори, что ты задумал против советской власти!

Собравшись с силами, Коля попытался четко ответить что-то вроде «Это ошибка, никакой провинности за собой не вижу!», но уже на первых словах следователь подскочил к нему и, почему-то линейкой, попытался хлестануть Колю по лицу. Тот увернулся.

– Что? Сопротивление! – Следователь открыл дверь и что-то гаркнул в коридор. Влетевшая группка пацанов лет по шестнадцать остервенело кинулась на изрядно удивленного Николая. Успели лишь повалить на пол. И то кому-то Коля разбил нос, а двоих прихватил в падении с собой, держа в захвате.

– Разойдись, стреляю! – крикнул следователь, и пацанва, кто мог, пустились врассыпную. Коля не без удивления уставился в дуло наставленного на него револьвера. Прервал «веселье» телефонный звонок.

– Слушаю вас очень внимательно! – неожиданно спокойно, голосом утомленного научного сотрудника, отвлекаемого ненужными бюрократическими формальностями от великих открытий и тяжких трудов, ответил в трубку следователь. – Горленко? Да, на обработке. Что?

Через миг пацанов словно сдуло ветром, а следователь уселся листать папку с Колиным делом. Канцелярский работник суетливо подставил Коле стул, налил воды и даже заявил, что сейчас сбегает в буфет и раздобудет чего-нибудь съестного…

– Значит так! – сказал хозяин кабинета, оставшись с Колей наедине. – Свидетели сопротивления у меня имеются. Одно подозрительное движение – и пристрелю. Другому бы голову рукояткой разбил, а на тебя даже пулю не пожалею. Цени!

Коля не двигался.

– Бери бумагу и чернила. Пиши все, как есть. А я понаблюдаю…

– Что писать? – заставил себя спокойно спросить Коля.

– Все! Как дело было, с чего все началось. Я смотрю, – следователь листал Колину папку даже с некоторым уважением. – Дела твои плохи. Попался на горячем. Молодец. Так и напиши. Только вот что, – тут он многозначительно сощурился и улыбнулся с плохо скрываемым презрением. – Помни, голубчик, что если все по уголовке пустить, то к уголовникам на отсидку ты потом и попадешь. А они с вашим братом, сам знаешь, церемониться не привыкли. Жить будешь до первого встреченного клиента из тех, кого лично за решетку отправил.

– Я разберусь! – осадил наглеца Коля. И принялся писать. Про то, как оказался на дежурстве вместо дяди Доци, про то, как шел с ребятами по Чернышевской…

– Ишь! – хмыкнул следователь. – Грамотный какой! Послушал бы, когда знающие люди советуют. Я, лично, вижу так: ты ведь не просто грабил, ты ведь мстил! Да? Сотрудникам советской власти, своим коллегам, которых ненавидишь. А значит, дело политическое. Нашего ведомства то есть. Ты не смотри на этот цирк, – он кивнул на место возле двери, где у Коли была стычка с нападающими. На полу еще остались следы крови. – Не повторится, если будешь сотрудничать. Я вижу, ты погряз по уши, и объяснять тебе, что надо признаваться, не требуется. Вот только напиши все так, чтоб ясно было видно, что действовал ты по политическим мотивам. Ну и добавь, что все понял и раскаиваешься. А мы тебе за скорое добровольное признание заменим высшую меру наказания на что-то более обнадеживающее. В любом другом случае твое дело – дрянь. Жену вдовой сделаешь, сына – сиротой оставишь… Зачем это надо?

Коля теперь вообще ничего не понимал. Сосредоточился на одной задаче – дать показания про вчерашний вечер, – и бред, который нес следователь, попросту не слушал. И честно все писал. Естественно, ни про какую месть и ненависть к коллегам упоминать не приходилось. Как и про грабеж или раскаяние. Всему этому в картине происшедшего, которую помнил Коля, попросту не было места…

Даже теперь, немного придя в себя после вчерашнего взрыва и омерзительного допроса, даже поговорив уже с Игнатом Павловичем и осознав некоторые факты случившегося, Николай все равно никак не мог понять, что происходит. А надо было понимать!

«Стоп! Игнат Павлович! Он ведь сказал придумать, как можно оправдаться и к следующей встрече быть готовым. Кто знает, когда эта встреча будет. Может, сейчас уже… А я, дубина, вовсе не то сейчас в голове ворошу… Итак, предположим, я действительно убийца…»

Глава 7. Сеанс с разоблачением

Владимир Морской открыл глаза с рассветом и обнаружил себя дома в кресле у окна. Разбросанные по подоконнику черновики свидетельствовали о спешной ночной работе. Статья про харьковские гастроли Вольфа Мессинга и последовавшие за позавчерашним выступлением взрывы таки была дописана, хотя как заканчивал ее, Морской помнил не вполне. Хорошо помнил другое: Коля Горленко арестован, Игнат Павлович Ткаченко обещает честное расследование, но жалуется на сложности и требует его, Владимира Морского, себе в консультанты. День предстоял жаркий.

Перемещаться на гостевой топчан было поздно – все равно уже не выспишься, да и глупо: топчан этот Морской откровенно не любил. Любил кровать в спальне, но там сегодня было занято. Вспомнив об этом, гостеприимный хозяин невольно улыбнулся. Вчера по пути домой в машине Якова Ларочка и удивила, и порадовала, и смутила одновременно:

– Папа Морской, у меня важная мысль… – начала дочь издалека. – Ты ведь всегда говоришь, что рад гостям и что у тебя ночуют все кому не лень. Оно и ясно, ведь квартира почти в центре, – передразнивая отцовский «важный» тон, она перешла на бас.

– Ну… Бывает и поцентрее, – на всякий случай насторожился Морской.

– Не важно, – перебила Лариса и торопливо заявила: – Думаю, Галочке стоит пока пожить у тебя.

– Что? – удивленным хором воскликнули и Галя, и Морской.

– Посудите сами! – горячо затараторила Лариса. – Комнаты Галочки опечатаны, во Дворце ночевать не положено. Ей что, опять на табуретке в больнице у дедушки спать? Я уговорю маму отпустить к тебе с ночевкой и меня, чтобы помочь Галочке обосноваться.

Обещанное присутствие Ларисы, кажется, примирило с этой идеей Галю, Морской же, содрогнувшись от одной мысли, что доверчивая улыбчивая барышня будет вынуждена ночевать в одном помещении с товарищем Саенко, разумеется, был рад помочь.