Читать книгу "Прощальный фокус - Энн Пэтчетт"

Из всех фото это, казалось, обрадовало Дот Феттерс больше всех. Сабина наклонилась посмотреть. На черно-белом снимке была девочка лет восьми-девяти в джинсах и ковбойской рубашке. Она стояла возле машины и просто улыбалась, дожидаясь, когда ее сфотографируют. Лицо казалось знакомым, но, может быть, лишь потому, что Сабина не раз натыкалась на него, перебирая снимки. В картонке обитали преимущественно чужие люди, так что и девочку эту, Сабина, скорее всего, не знала.

– Это не я, – сказала она.

– Конечно же не вы! – воскликнула миссис Феттерс, радостно прижимая к себе фотографию.

Берти объяснила Сабине, что на фото – Китти.

Сабина взглянула еще раз. Она не видела ни одной детской фотографии Парсифаля, но, вне всякого сомнения, перед ней был Парсифаль в детстве. Парсифаль с длинными волосами и с девчачьим хвостиком. Вторая его сестра.

Миссис Феттерс помахала карточкой в воздухе, держа ее за уголок, будто желая просушить:

– Так я и знала! Не мог он совсем вычеркнуть нас из своей жизни! По крайней мере, Китти не вычеркнул! Он ведь ее так любил! Они были как две руки – правая и левая. И он взял ее карточку, когда уехал. Вот вам и доказательство. Все бросил, а сестрину карточку взял!

Солнце светило девочке в лицо, но, судя по всему, солнце это было либо утренним, либо закатным, либо полускрытым облаками, и в объектив малышка глядела прямо, не щурясь. Что могла доказывать эта фотография – одна-единственная среди тысяч других, валяющихся в коробке из-под мехового жакета? Парсифаль не вставил ее в рамку, не держал ее ни на письменном столе, ни в спальне рядом со снимками тех, кого считал своей семьей. Но кто знает? Может, тот факт, что Парсифаль оставил ее у себя, что-то да значил? А может, даже не что-то, а очень многое? Как бы то ни было, пусть Дот Феттерс потешит себя надеждой – решила Сабина, и от этой мысли на душе потеплело.

– Хотите взять ее?

Предложение Сабины явно удивило миссис Феттерс:

– Нет-нет! Она же ваша. У меня дома масса других фотографий Китти, а у вас – только эта!

И она отдала фотографию Сабине. Та заботливо приняла ее из рук миссис Феттерс и положила в нагрудный карман блузки – не потому, что фотография была ей так уж нужна, просто из уважения к гостье.

Дот и Берти отобрали каждая для себя две скромные пачечки фотографий на память. Миссис Феттерс предпочла заграничные снимки, Берти – те, что были сделаны на представлениях. Еще Берти взяла один снимок океана без людей. На фото, взятых обеими, Сабины было не меньше, чем Парсифаля. Миссис Феттерс взяла и одну фотографию с Фаном.

– Я сейчас вас разок щелкну, – сказала Берти, вынимая из сумочки дешевый фотоаппарат «Инста-мэтик». – Вас обеих вместе. – Она задумчиво прикусила губу. – Давайте пойдем на задний двор, где бассейн.

Миссис Феттерс пощупала свою завивку.

– Сними одну Сабину!

– Нет, вас вдвоем, – настояла Берти. Окинув взглядом комнату, она нашла Кроля, подхватила его с пола и вручила Сабине. – И его тоже.

На двор они вышли через застекленную дверь столовой. Смущенный ярким солнцем Кроль моргал и вертелся.

– Давайте к тем цветам фиолетовым, – сказала Берти. Камера как будто придала ей уверенности. – Вперед на несколько шагов, пожалуйста. Хочу, чтобы и бассейн попал. Вот так, хорошо.

Обняв Сабину за талию, миссис Феттерс притянула ее к себе, а другой рукой принялась гладить кролика. Сабина чувствовала возле своего бедра ее мягкий живот. От Дот пахло ванилью.

– Улыбочку! – скомандовала Берти.

Потом они поменялись местами. Дот сняла Берти с Сабиной, затем Сабина щелкнула Берти с матерью и Кролем. Вот они, здесь, во дворе у Парсифаля, во дворе у Фана. Пусть Парсифаль и сделал все возможное, чтобы жизнь его протекала без них, пусть нельзя простить того, кто отправил его в исправительное заведение для мальчиков в Небраске, Сабина все же не могла отделаться от мысли, что Парсифаль мог бы поладить с этими женщинами. Ужасно, что он остался без любви, которую они могли бы ему подарить.

– Пришлите мне снимки, – попросила Сабина.

– Обязательно пришлем, – пообещала миссис Феттерс.

Уставший от сидения на руках Кроль принялся ерзать и брыкаться, надеясь, что его посадят в заросли сладкой дихондры. Сабина вечно боялась, что он пролезет под забор или упадет в бассейн и утонет. Во двор зверька выпускали крайне редко, лишь когда она находилась рядом и не спускала с него глаз.

Когда посуда была убрана, а вещи сложены, стало ясно, что пора отправляться в аэропорт, но никто особо не спешил. Миссис Феттерс заметила, что в кофейнике еще остался кофе, и решила его допить.

– Довольно нелепо, по-моему, проделать такой путь, а в результате почти ничего и не увидеть, – сказала Сабина с грустью, причину которой сама не понимала. – Если хотите задержаться еще на пару дней, то можете остаться здесь. Перемену даты вылета я бы оплатила.

Берти улыбнулась. Глаза у нее были голубые и ясные, совсем как у брата. Чем больше смотрела на нее Сабина, тем красивее она ей казалась.

– Вы очень любезны, – сказала Берти. – Было бы восхитительно остаться, но я должна вернуться на работу, а кроме того, мне надо увидеть Хааса.

Сабина на минутку запнулась, перебирая в памяти все их разговоры.

– Ох, Берти, я ведь даже не знаю, кем вы работаете.

– Учу первый класс. В пятницу меня подменили, но к понедельнику я должна вернуться.

Гурьба детей, баночки с красками, ножницы с закругленными концами, на оконных стеклах листочки, вырезанные из разноцветной бумаги.

– Первый класс… – повторила Сабина.

– О, Берти – замечательная учительница! – воскликнула миссис Феттерс. – В прошлом году ей дали премию – одной на всю школу.

Берти пожала плечами:

– Мне нравится моя работа.

– Так или иначе, – сказала миссис Феттерс, – и Китти меня ждет, рассчитывает, что я помогу ей с мальчишками, да и с подготовкой к свадьбе много хлопот. Но мы же скоро с вами встретимся, ведь на свадьбу вы приедете, правда?

Последняя свадьба, на которой Сабина присутствовала, была ее собственная, и самые лучшие воспоминания о том дне были не из тех, которыми стоило делиться с Феттерсами. Парсифаль плясал с раввином, оказавшимся прекрасным танцором, а оркестр играл «Девушку из Ипанемы». Архитекторы выстроились в очередь, желая поцеловать невесту, и наперебой шептали ей на ушко, приглашая на свидание. Гости собирались поднять Парсифаля и Сабину на стульях и вынести на улицу, но вскоре напились так, что благополучно забыли о своем плане.

– Может быть, на свадьбу я и приеду, – сказала Сабина.

Единственная польза от того, что из дома они выехали с опозданием, заключалась в спасении от долгих прощаний. Всю дорогу до аэропорта женщины то и дело с тревогой поглядывали на часы, боясь не успеть на самолет. Ехали молча. Слишком многое осталось невысказанным, а времени уже не было. И непонятно, с чего начать. Сабина хотела знать, какие предметы любил Парсифаль в школе, хорошо ли он учился, увлекался ли уже тогда фокусами. А его отец, какой он был? Рассказал ли Парсифаль хоть что-то о том, что было с ним в исправительном заведении для мальчиков? Ездили ли они туда к нему? Хотелось сказать миссис Феттерс, что, пусть даже та и не искала прощения, Сабина ее простила, потому что, когда они свернули на автостраду, ведущую на Сан-Диего, Сабине стало окончательно, со всею очевидностью ясно, что мать Парсифаля не ведала, что творит, а если бы понимала, никогда бы так не поступила. Но ничего этого Сабина не сказала. Она припарковалась, помогла Дот и Берти зарегистрировать багаж и, ни слова не говоря, повела их извилистыми коридорами в накопитель. Аэропорт, по-видимому, Феттерсов больше не очаровывал.