Читать книгу "День твоей смерти - Марина Серова"

— Павел Остапович, кто еще погиб, кроме супругов Осиповых, Алиева и Кострицына?

— Евгения, я позвал вас сюда для того, чтобы задать вам вопросы. Если я что-то рассказал, то лишь для того, чтобы положить начало нашему диалогу. Ваш интерес к этим событиям не мог возникнуть на пустом месте. Я навел о вас справки, точнее, пытался навести. Вы засекреченная персона, и это наталкивает на определенные размышления, например, о вашей работе на одну из спецслужб. — Наумченко сверлил меня своим взглядом, ожидая моего подтверждения или опровержения. — Молчите? Значит, так и есть. Могли бы хоть сослаться на подписку о неразглашении.

— И это стало бы подтверждением, — усмехнулась я. — Лучше промолчу.

— Собственно, я вот зачем вас сюда позвал. Вы интересовались Ставрогиными, Ольгой Петровной и Денисом Денисовичем. Они оба мертвы, и никаких записок рядом с их телами обнаружено не было. Возможно, они присутствовали, но никто на них не обратил внимания, а потому не внес их в протоколы. Мой вопрос такой — чем вы руководствовались, когда поставили этих двоих в один ряд со всеми остальными?

Смерть Дэна совсем не вписывалась в версию о том, что он мстит всем, кто имел хоть какое-то отношение к гибели его отца. Немного подумав, я уточнила:

— Павел Остапович, скажите, а давно они умерли?

— Ольга Петровна — десять лет тому назад, от онкологического заболевания. Ее сын служил сверхсрочную на Кавказе и был убит во время нападения боевиков на колонну наших военнослужащих. Произошло это девять лет назад. Заметьте, я на ваш вопрос ответил, теперь жду от вас, так сказать, взаимности.

— Вы спросили, чем я руководствовалась, когда включила Ставрогиных в один список с теми, кто имел какое-то отношение к взрыву, в результате которого произошла утечка газа, повлекшая смерть Зиновьева. Так вот, я полагала, что сын Дениса, родившийся уже после его смерти и названный в честь него же, мстит всем, кого считает виновным в смерти своего отца. И если вы, Павел Остапович, утверждаете, что он погиб девять лет назад от рук боевиков, — медленно говорила я, пытаясь на ходу найти объяснение всему этому, — а люди, которые были в коллекторе и по счастливой случайности остались тогда живы, спустя несколько лет стали умирать при странных обстоятельствах, это может означать только одно… Денис Ставрогин жив, но живет по чужому паспорту и продолжает мстить.

— Вот, значит, как? А какие у вас есть доказательства этому? — поинтересовался Наумченко, почесывая бровь.

— Никаких. Я просто не вижу другого объяснения происходящему.

— Не разделяю вашего убеждения, Евгения. Или вы мне что-то недоговариваете?

— Я с вами предельно откровенна. И мне все же хотелось бы получить от вас ответ на вопрос, кто те жертвы, о которых я не знаю, и при каких обстоятельствах они погибли.

— Зачем вам все это? — Следователь явно не был расположен удовлетворять мой интерес. — Вы же, насколько я знаю, работаете телохранителем. Ваше дело охранять клиента, а не расследовать преступления, не так ли?

— Так, но я считаю, когда знаешь, от кого исходит угроза и чем она вызвана, ее проще предотвратить.

Я открыла сумку и вынула планшет, чтобы посмотреть, где находится в данный момент моя клиентка. Красная точка перемещалась по карте в сторону Первомайского района. Перед тем как зайти в кафе, я проверяла местоположение моей клиентки, «маячок», подброшенный к ней в сумку, свидетельствовал том, что она все еще в квартире Николаса. За то время, что я беседовала со следователем, произошли изменения.

— То есть ваш нынешний клиент входит в круг лиц, которым грозит расправа? — догадался Наумченко или же знал об этом с самого начала от Тимура, но пытался произвести на меня впечатление. — Их не так-то много осталось. Это — онколог Серафимович и мать известного тарасовского бизнесмена Андреева. Суханкина-Кононова уже поплатилась, ее не стали добивать.

— Вы сейчас имеете в виду инцидент с лифтом? — уточнила я, и следователь кивнул мне. — Но с чего вы решили, что это происшествие стоит в одном ряду со всеми остальными случаями? Оно ведь произошло зимой.

— Да, но на дверях лифта было кое-что написано краской. Евгения, как вы думаете, что именно?

— Дата — тридцатое августа, — сказала я, и Наумченко утвердительно кивнул мне.

— Это очень похоже на код, люди видят его и пытаются покончить с собой. — Следователь продолжил настаивать на своей версии.

— По-вашему, женщина могла как-то заставить лифт рухнуть в шахту? Не слишком ли мудреный способ для самоубийства?

— Не передергивайте! Лифт находился в аварийном состоянии, пользоваться им было запрещено, о чем гласило объявление, но она все равно зашла в кабинку.

— Я думаю, она не видела это объявление. И потом, разве аварийные лифты не обесточивают?

— Тогда проводилась проверка, поэтому лифт не был обесточен.

Теперь, когда выяснилось, что Лизавета покинула дом своего супруга, а месть, оказывается, может свершиться в любой день, мне необходимо было срочно вернуться к выполнению своих непосредственных обязанностей.

— Извините, Павел Остапович, но я вынуждена попрощаться с вами. — Я положила на стол деньги за кофе и поднялась.

— То есть вас уже не интересует, кто еще пострадал? — спросил Наумченко, явно пытаясь меня задержать.

— Интересует, но вы хотите оставить это в тайне. Что ж, это ваше право, не буду ни на чем настаивать, — я дала понять, что наш разговор закончен.

— Прошу вас, задержитесь еще хотя бы на пару минут, — следователь сделал жест рукой, приглашая сесть обратно. Поскольку он, как мне показалось, собирался рассказать мне что-то важное, я согласилась задержаться. — Знаете, Евгения, я подумал над вашей версией и пришел к выводу, что она не так уж и плоха. Во всяком случае, она многое объясняет. Возможно, есть еще кто-то, кто продолжает начатое Денисом Ставрогиным, либо он на самом деле жив. Мне доводилось слышать о случаях, когда люди, погибшие в горячих точках, «воскресали». Как знать, может, это как раз тот случай. Это ведь очень удобно, считаться погибшим и продолжать мстить, не находите?

Я ограничилась лишь легким кивком. Наумченко просто издевался надо мной. Вместо того, чтобы раскрыть мне свои карты, он стал вслух анализировать информацию, полученную от меня. Мог бы сделать это про себя и в мое отсутствие. Пока он пытался развить мою версию, я снова достала планшет. «Маячок» стоял на месте. Укрупнив виртуальную карту, я поняла, что Лизавета находится в городской больнице № 22. Похоже, Николасу стало настолько плохо, что его пришлось госпитализировать. Я должна была сейчас находиться рядом с Андреевой.

— Если так, то этот человек очень опасен, — продолжал размышлять вслух Павел Остапович. — Он мстит всем без разбора, на основании лишь своих больных умозаключений, без каких-либо доказательств вины. Я не мог понять, чем связаны все эти люди, рядом с которыми находили указания на тридцатое августа. Вы, Евгения, открыли мне глаза. Оказывается, все они так или иначе причастны к гибели Зиновьева, хотя официально его смерть признана несчастным случаем. Кто-то привил ему интерес к подземным ходам, кто-то именно в тот день зазвал его под землю, у кого-то взорвался газовый баллон и так далее и тому подобное. Вы интересовались, кто еще умер при схожих обстоятельствах. Так вот, из всех известных мне случаев первой жертвой, рядом с которой было найдено указание на ту самую дату, был некий Букреев, предводитель тарасовских диггеров. Он нашел свою смерть в собственном погребе. Некто закрыл его там и пустил газ. На люке лежала записка, содержание которой, я думаю, вам не надо передавать. Вы и сами об этом уже догадались. Кроме того, в эту серию вписывается совсем уж странная смерть ремонтника коммунальной службы, того самого, который приехал по вызову жителей частного сектора, почувствовавших утечку газа. Шишкина нашли в свежей могиле.