Читать книгу "Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров"

Кошко задумчиво покрутил головой, обратился к медику, тоном подражая Соколову:

— Ну, великий эксперт Павловский, что обнаружил? Тот начал диктовать:

— Смерть наступила в результате обтурационной асфиксии. Судя по состоянию трупных пятен, температуре тела и окоченению, девушка скончалась двенадцать— четырнадцать часов назад, то есть в полночь. На коже возле странгуляционной борозды заметны с левой стороны шеи множественные повреждения в виде полулунных и продольных ссадин. На руках есть несколько слабо выраженных ссадин и синяков — следы борьбы. Уверен, прав Аполлинарий Николаевич, — это убийство.

— Да-с! — Начальник сыска, заложив руки за спину, прошелся из угла в угол. — Нежданный поворот дела. — Пожал руку Соколову. — Признаюсь, я готов был выдать разрешение на похороны. Видно, сама судьба свела сегодня нас вместе…

— Дабы отыскать и наказать виновного! — закончил с улыбкой Соколов. — Но это заслуга не моя. Изощренность убийцы и любовь к изящной словесности выдали его с головой. Повреждения на шее говорят: прежде чем засунуть девушку в петлю, преступник душил ее руками.

— Но кому понадобилась смерть этого юного существа?

— Кому-то понадобилась! И вряд ли с целью ограбления: те крохи, что скопила девушка, не тронули — несколько жалких рублей ты сам обнаружил в комоде среди белья.

— Может, ради получения страховки?

— Это надо выяснять. Но страховочного полиса ты, Аркадий Францевич, не обнаружил. Стало быть, корыстные мотивы можно исключить.

Кошко вновь начал расхаживать из угла в угол. Он задумчиво произнес:

— И все же, может, убийца — дядя-железнодорожник? Ведь он вчера вечером посетил убитую? Пожалуй, его следует арестовать.

Соколов вопросительно поднял бровь:

— Мотивы преступления?

— Вот он сам их и расскажет.

Павловский, отличавшийся дотошностью в деле, за что был уважаем начальством, добавил:

— От девушки исходит легкий запах алкоголя. Видимо, перед смертью пила вино.

— «Нежинскую рябину», — уточнил Соколов. — Но есть одна персона, которая достойна нашего всяческого внимания, — лакей ресторана «Волга» Калугин. Если он от горя еще не утопился в проруби, надо встретиться с ним и задать несколько вопросов. И главный: чем он занимался сегодня в полночь?

Кошко согласно кивнул:

— Да, теперь же едем! Полагаю, что ты, Аполлинарий Николаевич, нас не бросишь в трудную минуту?

— Не брошу, мне это дело интересно.

— Григорий Михайлович, отправляйся в морг к Лукичу — отвези труп, а мы с Аполлинарием Николаевичем — в «Волгу».

— Меня возьмите с собой, — попросил Ирошников. — Давно ведь обещали взять на дело. Я вам помехой не буду.

— Мне больше нравится, когда каждый занимается своим делом, — заметил Соколов.

В пику ему Кошко возразил:

— А почему бы Юрию Павловичу с нами не поехать на задержание? Стрельбы, полагаю, не будет.

Ирошников бойко отвечал:

— А хоть и будет, я не шибко боюсь. Мне даже нравится запах пороха.

— Ишь, наш фотограф страсть какой отчаянный, — произнес Кошко. — Поехали!

Печальный груз

Соколов, заметив на противоположной стороне повозку, по-разбойничьи свистнул:

— Сюда!

Подкатили грузовые сани, запряженные битюгом. В сани погрузили завернутый в простыню труп девушки.

Кошко приказал возчику:

— Знаешь полицейский морг на Скобелевской площади? Доставишь груз туда в целости и сохранности, номер девятьсот семьдесят один. Сдашь в юдоль печали и воздыханий под расписку. Завтра утром расписку привезешь в сыск в Большом Гнездниковском.

Возчик, недовольный бесплатной и неприятной работой, сердито хлопнул вожжами:

— Доставлю, не простужу! — и погнал в морг, что размещался напротив памятника генералу Скобелеву.

(В советское время он был снесен, а позже на этом месте был воздвигнут памятник Юрию Долгорукому.)

Павловский примостился на облучок рядом с кучером.

Остальные завернулись в какой-то истертый мех. Путь лежал через мост в Замоскворечье.

Вскоре полицейское начальство подкатило к «Волге».

Кошко, желая быть остроумным не меньше Соколова, предложил:

— Давайте откушаем! После обеда мы успели проголодаться. Сядем за столик, выясним, какого лакея, или по нынешней моде — официанта, зовут Калугиным, присмотримся к нему, к поведению, побеседуем с его товарищами по службе, а потом возьмем подозреваемого под белы рученьки и — в Гнездниковский.

— Прекрасная идея, Аркадий Францевич, — поддержал фотограф.

Вскоре жизнь показала, что решение это было едва ли не пагубным.

«Отворите мне темницу…»

Ресторан «Волга» множеством зеркал в вестибюле и залах, статуями нимф и неприличных сатиров претендовал на респектабельность. И если второй, чистый этаж по неведомой причине понравился офицерам, которые сюда приходили компаниями, а также со своими или чужими женами, то нижний этаж стал местом встреч темных личностей и нетрезвых загулов. Здание выкупило Общество официантов, и большая часть доходов шла этой организации.

Около входа мерзли на легких саночках лихачи. На лошадей были наброшены попоны, морды покрылись изморозью. Каждый надеялся на фартового седока из загулявших офицеров или купцов, которые станут швырять деньгами.

Сыщики для начала зашли на «черную» половину — по узкой лестнице на высокий цокольный этаж. В зале царил полумрак — от плохого освещения. Здесь гуляли мелкие жулики, мошенники и аферисты. В зале пахло подгорелой пищей и дымом. И происходило это по той причине, что прямо за стенкой помещалась кухня с громадной плитой, откуда чад и разнообразные по гамме миазмы вползали в зал для гостей.

Десятки людей обоего пола сидели за столами, сдвигали рюмки, выкрикивали тосты, обнимались, лобызались, жевали, спорили, кричали. Все было пьяным-пьяно, все гудело и наслаждалось загулом. Лакеи носились с подносами, нагруженными тарелками, бутылками, графинами, с непостижимой ловкостью балансируя ими на одной руке.

На небольшую низкую эстраду вышел в засаленном фраке распорядитель. Пытаясь перекричать зал, выпалил:

— Знаменитый на весь мир русский самородок Василий Пафнутьевич Охлобыстин!

Ступая тяжелым нетрезвым шагом, из-за ширмы показался с громадной гармонью заросший жестким волосом мужик саженного роста, с прядями сальных волос, падавших на плечи, и с лицом цвета меди. На гармонисте была красной саржи косоворотка, расшитая цветами по высокому вороту, подпоясанная желтым жгутом с махрами на концах, ярко начищенные сапоги с высокими голенищами.