Читать книгу "Под деревом зеленым или Меллстокский хор - Томас Гарди"

III

ПРИЗНАНИЕ

То было утро позднего лета: утро, когда обильная роса не спешит исчезнуть и трава в тени весь день остается влажной. Часов до одиннадцати фуксии и георгины усыпаны мелкими каплями и брызгами влаги, переливающимися всеми цветами радуги при малейшем движении воздуха; и такие же капли висят повсюду на ветвях, словно серебряные ягодки. Нити, сотканные садовыми пауками, кажутся толстыми и блестящими. А стоит ступить по траве в солнечном и сухом местечке, как из нее, жужжа, вылетают десятки долгоножек.

В одном из таких уголков Фэнси Дэй и ее подружка Сьюзен Дьюи, дочь возчика, старались пригнуть к земле ветку, усыпанную скороспелыми яблоками. Прошло три месяца с тех пор, как Дик и Фэнси приехали вместе из Бедмута, и любовь их за это время расцвела. На пути этой любви было немало преград, и потребовалась немалая хитрость, чтобы сохранить ее в тайне, поэтому страсть все больше захватывала Фэнси, а сердце Дика - в силу тех же причин или других - постоянно переполняли самые нежные чувства. Однако радость Фэнси не была безоблачной.

- Она так богата, богаче любой из нас, - говорила Сьюзен Дьюи. - У ее отца пятьсот акров земли, она может выйти и за доктора, и за священника, да за кого угодно, стоит ей только захотеть.

- По-моему, Дику вовсе незачем было идти на это гулянье, раз он знал, что я не смогу там быть, - с тревогой отозвалась Фэнси.

- Он не знал, что тебя там не будет, а потом уж было неудобно отказываться, - сказала Сьюзен.

- Какая же она собой? Рассказывай.

- Надо признаться, она довольно хорошенькая.

- Неужели не можешь рассказать толком! Ну же, Сьюзен. Сколько раз, ты говоришь, он с ней танцевал?

- Один раз.

- Ты как будто сказала "два раза"?

- И не думала.

- Но ему, наверно, хотелось пригласить ее еще раз.

- По-моему, нет. Ей-то, видно, очень хотелось потанцевать с ним еще. Да и всем другим девушкам тоже, Дик ведь такой красавчик и настоящий кавалер.

- Еще бы... Так как же, ты говоришь, она была причесана?

- Длинные локоны, волосы совсем светлые, и вьются сами, потому она и кажется такой хорошенькой.

- Она старается отбить его у меня. Да, да, старается! А я не могу носить локоны из-за этой несчастной школы. Но я все равно буду носить локоны, пусть даже мне придется бросить школу и уехать домой - буду, и все тут! Посмотри, Сьюзен, ну посмотри же! Разве у нее такие мягкие и длинные волосы, как у меня?

Фэнси высвободила из-под шляпы вьющуюся прядь и распустила ее по плечам, чтоб показать, какие у нее длинные волосы. Она глядела на Сьюзен, стараясь угадать по глазам, что думает подруга,

- По-моему, у нее волосы почти такие же длинные, - сказала мисс Дьюи.

Фэнси, полная отчаяния, молчала.

- Хорошо бы мои были посветлее, как у нее! - печально заговорила она. Но у нее они не такие мягкие, правда? Ведь правда?

- Не знаю.

Фэнси рассеянно глянула на порхавших одна около другой бабочек - желтую и красную с черным, и тут только заметила, что к ним приближается Дик.

- Сьюзен, вон идет Дик, - легок на помине!

- Ну, если так, я пошла домой, я тут лишняя. - Сыозен и в самом деле повернулась и ушла.

Показался прямодушный Дик, вся провинность которого на этом гулянье, или пикнике, заключалась лишь в том, что, любя одну-единственную Фэнси, он горько вздыхал без нее и тем самым лишил себя невинных радостей, которые могло бы доставить ему гулянье; он и с соперницей-то Фэнси стал танцевать с горя - просто не зная, как убить этот скучный, нудный вечер. Но Фэнси этому не верила.

Фэнси обдумала, как ей держаться. Упрекать Дика? О нет.

- Я ужасно расстроена, - сказала она, делая вид, что с превеликим огорчением разглядывает под деревом несколько упавших яблок; однако настороженное ухо уловило бы в ее голосе выжидательные нотки, - она словно хотела посмотреть, как отзовется Дик на ее слова.

- Из-за чего ты расстроилась? Что случилось? - горячо откликнулся Дик. - Я разделю с тобой твое горе, милая, и помогу тебе.

- Нет, нет, ты мне помочь не можешь! Никто не может!

- Отчего же? Что б там ни было, не надо так огорчаться. Скажи мне, дорогая, в чем дело?

- О, это совсем не то, что ты думаешь. Просто ужасно, и грех этот на мне!

- Грех? Да разве ты, Фэнси, способна грешить! Быть этого не может, я знаю.

- Может, может! - твердила Фэнси, очень мило разыгрывая безутешное отчаяние. - Я поступила дурно, и мне стыдно в этом сознаться. Никто меня не простил бы, никто! А уж ты и подавно! Я позволила себе кокетничать!

- Что? Неужели кокетничать? - Дик с трудом сдержал готовое прорваться негодование. - Да ведь только позавчера ты говорила мне, что в жизни своей ни с кем не кокетничала!

- Нет, кокетничала, - и так все нехорошо вышло! Я позволила другому говорить мне о любви, и...

- Боже мой! Но я прощу тебя - если это не твоя вина, - да, прощу! Теперь Дик чувствовал себя совсем несчастным. - И ты поощряла его?

- Ах, я сама не знаю... да, хотя нет. Да нет, пожалуй, все-таки поощряла?

- А кто же это?

Молчание.

- Скажи мне.

- Мистер Шайнер.

После долгого молчания, которое нарушил стук упавшего на землю яблока, мучительный вздох Дика и всхлипывание Фэнси, Дик заговорил с непритворной суровостью:

- Рассказывай все, все как есть.

- Он посмотрел на меня, а я - на него, и он мне сказал: "Пойдемте к воде - я покажу вам, как ловить снегирей". А мне, мне так хотелось научиться, - я давно мечтала поймать снегиря! Я не устояла перед соблазном и говорю ему: "Хорошо", - а он: "Тогда идемте". И я пошла с ним к нашей прекрасной реке, и тут он говорит: "Внимательно следите за тем, что я буду делать, и тогда научитесь сами: я обмазываю веточку птичьим клеем, отхожу в сторонку и прячусь в кустах; тут прилетает умница-птичка, садится на ветку, хлопает крыльями, и она - ваша, не успеете вы и..." - и... забыла что!

- Чихнуть, - мрачно отозвался Дик из пучины поглотившего его отчаяния.

- Нет, не чихнуть, - всхлипнула Фэнси.

- Тогда, значит, "глазом моргнуть"! - Дик говорил тоном человека, решившего узнать всю правду или погибнуть.

- Вот, вот! Потом я взялась за перила, чтобы перейти по мостику и... Вот и все.

- Ну, особого греха тут нет, - сказал Дик строго, но уже повеселев. Правда, я никак не возьму в толк, чего это Шайнеру вздумалось обучать тебя не его это дело. Однако, сдается мне, тут было еще что-то, посерьезнее, а не то с чего бы тебе так расстраиваться?