Читать книгу "Кто Вы, "Железный Феликс"? - Александр Плеханов"

Сложные вопросы, решаемые на постах председателей ВСНХ и ОГПУ, перипетии борьбы с оппозицией и ухудшавшихся отношений со Сталиным он пропускал через свое больное сердце. Обращаясь к А. И. Рыкову 2 июня 1926 г., Дзержинский прямо заявил: «Политики этого правительства я не разделяю. Я ее не понимаю и не вижу в ней никакого смысла»[2229], а в последней своей записке жене С. С. Дзержинской 3 июля 1926 г. признался: «Мне уже стало так тяжело постоянно быть жестоким „хозяином"[2230]. И он снова 3 июля 1925 г. пишет Куйбышеву: «Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесполезно. Но я сознаю, что только партия, ее единство могут решить задачу, ибо сознаю, что мои выступления могут укрепить тех, кто наверняка поведут партию и страну к гибели, т. е. Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Шляпникова. Как же мне, однако, быть? У меня полная уверенность, что мы со всеми врагами справимся, если найдем и возьмем правильную линию в управлении на практике страной и хозяйством, если возьмем потерянный темп, ныне отстающий от требований жизни.

Если не найдем этой линии и темпа, оппозиция наша будет расти и страна тогда найдет своего диктатора-похоронщика революции — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский.

От этих противоречий устал и я.

Я только раз подавал в отставку. Вы должны скорее решить. Я не могу быть предателем ВСНХ при таких моих мыслях и муках. Ведь они излучаются и заражают! Разве ты этого не видишь?»[2231].

Мысль о «похоронщике революции» для 1926 г. не случайна. Можно предположить, кого имел в виду опытнейший чекист, преотлично знавший расстановку сил в верхних эшелонах власти. Троцкий, Зиновьев, Каменев уже сходили с политической арены. Руководящую роль играл, как позднее стали говорить, двуумвират — И. В. Сталин и Н. И. Бухарин. Дзержинский знал каждого и не мог не видеть явное различие их «весовых» категорий [2232].

Всё это — письма и записка — свидетельствуют не только о серьезных разногласиях председателя ОГПУ с руководителями правительства и большевистской партии, но и о личном кризисе в отношениях с многими членами ЦК ВКП(б), разочаровании из-за невозможности перестроить систему управления государством и обществом, крушении многих надежд.

Все это сказывалось на настроении Дзержинского, ухудшало здоровье. Все окружающие хорошо знали о его болезни. Есть необходимость остановиться на этом подробнее, тем более что в средствах массовой информации появились различные версии ухода из жизни председателя ОГПУ.

Еще в 1901 г. Дзержинский писал в дневнике, что плохо чувствовал себя: «Температурил, слабость разливалась по всему телу. Ночью просыпался от удушья, в липком поту…туберкулез».

Последствия тюрьмы и каторги сказывались на его здоровье и в последующие годы. После освобождения из Бутырской тюрьмы уже в мае 1917 г. оно резко ухудшилось, особенно давал себя знать туберкулез легких, поэтому МК РСДРП(б) решил направить его на лечение кумысом в Оренбургскую губернию. В Москву он возвратился в начале июля. 17 августа 1918 г. Я. М. Свердлов распорядился «выдать тысячу рублей т. Дзержинскому, члену ЦИК, в качестве единовременного пособия»[2233].

По лечению Дзержинского ЦК компартии принимал специальные постановления, но он не очень-то их выполнял. 26 июня 1920 г. Дзержинский из Харькова направил письмо на имя Ленина: «Спешу ответить, что я не подчинился только букве предписания ЦК. Я не на даче, но я усиленно лечусь водолечением. Врачи нашли только нервное переутомление, а все остальное в полном порядке, в том числе и легкие. Я лечусь усердно, желая еще поработать»[2234].

На следующий день секретарь председателя ВЧК В. Л. Герсон просил В. Н. Манцева прислать деньги на лечение Дзержинского, отметив, что из личных сумм у него осталось лишь около восьми тысяч рублей. «Я стараюсь, — писал он, — Феликса Эдмундовича хорошо кормить и уговорить его лечиться, — он ежедневно теперь утром идет к врачу и принимает лечение электризацией, а потом едет в водолечебницу. Врачи установили, что сердце и легкие у него здоровые и лишь у него сильное переутомление от нервов и поэтому водолечение будет очень хорошо. Я пока не останавливался ни перед какими расходами для него в смысле продовольствия и прочее — как прикажете мне в дальнейшем — ведь я должен буду в деньгах отчет делать Вам?»[2235].

1 марта 1921 г. Ягода писал: «Тов. Дорогой Феликс Эдмундович! Мне пришла идея — хочу предложить Вам — давайте хотя бы на неделю поедемте куда-нибудь отдохнуть. Правда, тяжело и Вам, и мне. Без Вас никуда не поеду». И что же получил в ответ: «Ну, ну, идея блестящая! Первым должны выполнить Вы, а за Вами и я… К исполнению»[2236].

12 июля 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) постановило: «Предложить т. Дзержинскому правильно лечиться, т. е. работать не более чем до 9 часов веч. каждый день и два полных дня в неделю обязательно проводить в деревне. Затребовать от д-ра Готье письменного отзыва о здоровье тт. Дзержинского и Менжинского»[2237].

13 ноября 1921 г., почувствовав переутомление, Дзержинский писал Г. И. Благонравову: «Я не в состоянии за отсутствием времени наблюдать за Трансбюро. Не нашли ли бы Вы возможность взять на себя руководство и титул председателя этого бюро — иначе придется распустить. Я лично должен буду ограничить свою работу вообще до основных вопросов, иначе зашьюсь окончательно»[2238].

Во время экспедиции в Западную Сибирь, отвечая на запрос Ленина, 7 февраля 1922 г. Беленький писал Герсону из Омска: «Здоровье Дзержинского не хуже, чем в Москве. Работы не меньше. Нервничает. Большей частью ругает, так как округ и вообще дела из рук вон плохи. Присутствие Дзержинского здесь необходимо, иначе может наступить полный крах.

В докторском обследовании нет нужды, не понимаю, как это ты, Герсон, требуешь освидетельствовать так, чтоб он не знал. Научи-ка меня. Отьезд Дзержинского из Сибири был бы для него ударом»[2239].

Перед возвращением в Москву в 1922 г. доктор в Сухуми прямо сказал Дзержинскому: «Вас хватит не более чем на два-три года, если не будете лечиться и не соблюдать режим»[2240].