Читать книгу "Стеклянные пчелы - Эрнст Юнгер"

Когда банда собралась, мы покинули парк надворного советника через поврежденную живую изгородь, следуя за Атье. Жаркий был день, и мы пылали от гнева, Атье, пожалуй, менее всех.

Усадьба советника граничила с садом одного приват-доцента. В жаркие дни ученый обычно работал в оранжерее, выходящей в сад. Обе двери ее были открыты. Мы торопились, шли кратчайшим путем, и Атье вломился в кабинет ученого. Не успел возмущенный хозяин понять, что произошло, вскочить и поймать свои разлетевшиеся бумаги, Атье уже вылетел со свистом в другую дверь во главе дюжины пацанов в ботфортах. Мы проломили очередную живую изгородь, высыпали на луг, пересекли его и проникли на территорию к казакам.

Полуденный свет заливал дорожки и огороды. Мы находились на запрещенной земле. Войско разделилось. Я и еще трое-четверо последовали за Атье. За ближайшим поворотом наткнулись на одного из казаков. Это был школьник с ранцем за спиной. Сидеть бы лучше ему дома, не повезло ему в тот день.

Едва завидев нас, он бросился наутек. Мы бросились за ним. Он сбежал бы, если бы вторая партия наших не появилась из соседней улицы и ни перерезала ему путь. Он был окружен. Один из нас схватил его за ранец, другие подступили с двух сторон, и на парня посыпался град ударов.

Поначалу я счел эту атаку оправданной – мы мстили за подбитый глаз Кламора Боддзика. Парнишка был хиленький, едва защищался, уронил сперва ранец, потом кепку, кровь пошла из носа, хоть и не сильно. Между прочим, не я первый заметил эту кровь, а другой мальчик из нашей банды, который не выдержал и не желал проходить испытание на мужество и вообще примкнул к нам, скорее, случайно. Имя его было Вайганд, он носил очки и вообще мало имел к нам отношения. Вот этот Вайганд первым и заметил, что у побитого кровь пошла из носа, и закричал:

– У него уже кровь!

Я тоже обратил внимание, и тогда наша выходка стала мне отвратительна. Силы были слишком неравны. Я увидел, что наш предводитель приготовился к новому удару. Казачок прижался спиной к забору. Ему правда было уже довольно. Я повис у Атье на руке, повторяя: «У него кровь!»

Не то чтобы я вышел из повиновения, я просто думал, Атье не заметил, что у противника уже течет кровь, я хотел обратить на это внимание предводителя. Я не бросался между ним и противником, не пытался препятствовать ему нанести удар, я просто заметил то, что он, как я думал, проглядел по недоразумению. Вайганд заметил первым, я подхватил и сообщил шефу. Я был убежден, что дело принимает скверный оборот, что пора прекращать и что Атье, конечно, остановит драку.

Вот в этом-то я и ошибся. Атье стряхнул меня на землю в полном недоумении. Кровоточащий казачок был, очевидно, в порядке вещей. В следующую секунду он размахнулся и ударил меня в лицо с криком: «Бей его!» И тогда все разом набросились на меня. Это были мои лучшие друзья, которые знали меня гораздо дольше, нежели Ханебута, но одного его слова было достаточно, чтобы я превратился в их врага. Воздержался только Вайганд. Но и заступаться за меня он тоже не стал. Он просто испарился. А я остался расплачиваться за его либеральность.

Я был в ужасе и хоть и осознавал, что меня бьют, но даже боли не чувствовал. Хуже всего пришлось моему костюму. Но в таких делах одежду не уберечь.

Тем временем, пока компания занималась мной, поколоченный казачок подхватил свои ранец и кепку и был таков. Наконец, от меня отстали и смылись. А я остался, привалившись к забору, и сердце выпрыгивало у меня из груди. Солнце освещало сады. Мне казалось, то листва чернеет от солнечных лучей. Во рту была горечь.

Я долго простоял у забора, отдышался, собрался с силами и побрел на Вайнштрассе. Долго выбирался из лабиринта незнакомых садов и огородов и доковылял наконец до границы поселка.

В смятении я услышал, что они возвращаются. Услышал грохот сапог, подкованных железом, и воинственные выкрики.

– Вот он, этот снегирь, это он сделал!

И не успел я сообразить, что происходит, на меня налетела компания казаков, возмущенных нашим проникновением на их территорию. Они захватили меня врасплох. Я услышал голос их главного:

– Свиньи! Дюжиной на одного больного мальчика! Мы вам за это!

На этот раз я чувствовал и удары кулаком, и сапогом по ребрам, когда уже валялся на земле. Если и было в этой ситуации что-то положительное, так только то, что в запале они покалечили не только меня, но и друг друга.

Удивительно, до чего ясно мы в подобном положении запоминаем подробности. Так, я заметил, что одного из нападавших постоянно отпихивали назад, так что ему не удавалось до меня добраться. Один раз между ногами его товарищей мелькнуло его лицо. Это был парень, у которого пошла из носа кровь. Я его узнал. Он попытался несколько раз ткнуть в меня грифелем из своего ранца, но не дотянулся.

Дело кончилось бы печально, поскольку нападавшие были совершенно уверены в своей правоте. К ним спешили еще новые, уже с собаками. К счастью, в поселок въехала телега с пивными бочками, и из телеги вылезли два дюжих кучера в кожаных фартуках. Они втиснулись в толпу с длинными плетками в руках, плетки защелкали направо и налево. Так они с большим удовольствием навели порядок. Досталось и мне – плетка больно хлестнула меня по уху. Толпа разбежалась, а я полуживой поплелся домой.

Когда я пытался проскользнуть из передней на лестницу, из залы, где отмечали день рождения матери, вышел отец. Прием давно кончился. Я стоял перед ним в костюме, на котором живого места не осталось, целы были только ботфорты, с взъерошенными волосами и с лицом, запачканным до неузнаваемости. Отец предположил, что сегодня я снова провел день в свите кучерского сына, а что тут еще можно было подумать. Я не только испортил праздник матери, но и изничтожил новенький костюм. Кроме того, уже и приват-доцент успел нажаловаться.

Отец был человек спокойный, добрый. До сих пор ни разу не поднял на меня руку, хотя я и давал повод. Но на этот раз он вышел из себя, сделался пунцовым и отвесил мне две звонкие оплеухи.

И я снова не почувствовал боли, так был изумлен. Скорее, испугался и обиделся. Отец это сразу заметил и отправил меня спать без ужина.

Первый раз в ту ночь я чувствовал, что я совершенно один. Потом так было еще много раз. Словечко «один» приобрело для меня новый смысл. Наше время богато на опыт одиночества, нынче многие одни, хотя даже не могут сформулировать этого состояния.

Мой старик, должно быть, узнал о событиях прошедшего дня и попытался обернуть нашу ссору в шутку, процитировав стишок:

Под градом пуль он триждыБрал приступом гору.

Это были строчки из стихотворения, которое мы в школе учили наизусть, но давно уже забыли, как забыли и ту битву, которой оно посвящено, – штурм Шпихернских высот. Да уж, мне точно досталось трижды, если не считать плеток пивных кучеров.

Отношения у нас с отцом наладились, хотя, странное дело, такая пощечина никогда не забывается, как бы ни желали этого обе стороны. Телесная память – она все меняет. Ничего не поделаешь. Приходится с этим жить.