Читать книгу "Парадокс Апостола - Вера Арье"

Оно и правильно, внесут смуту в мысли и намеренья.

Поднявшись по ступеням на верхнюю палубу, Павел отыскал никем не занятое место в углу и осмотрелся: судя по речи, болгары, русские, сербы, греки… Слева сидели пожилые длиннобородые клирики, а справа примостился совсем юный парнишка, спешно докуривавший свою сигарету.

— Эх, беда, не успел даже искупаться, прямо с самолета сюда привезли. — Парень горестно вздохнул и бросил окурок в воду.

— Ну, так на месте окунешься, — усмехнулся Троян.

Мальчишка вскинул на него испуганные глаза:

— Да вы что, на Афоне купание не благословляется! И загорать там нельзя, и песни петь, и музыку недуховную слушать…

— А в какой из монастырей путь держишь?

— Ясное дело в какой, в Свято-Пантелеимонов, там служат на церковнославянском…

Сам Троян в «русский» монастырь ехать не захотел — ну его, того и гляди, опять кого-нибудь знакомого встретишь. У российской братвы дружить с церковью считалось делом полезным. Но если в девяностых в храм «заскакивали по-скорому — свечку запалить», то современная криминальная элита ехала за духовным детоксом уже на сам Афон.

Поэтому из осторожности в столице монашеской республики Павел пересел с парома в старый автобус и трясся в нем больше часа под звуки церковных песнопений к югу узкого полуострова, где в отвесную скалу над ущельем врос суровый монастырь Святого Павла.

Растительность на Афоне оказалась щедрая: с фруктовыми деревьями, ухоженными виноградниками и оливковыми рощами. Вдоль кромки моря высились кипарисы и широкостволые платаны, бросавшие волнистую тень на скупой каменистый берег…

Наконец за изгибом дороги показались угрюмые византийские стены, добела отшлифованные ветром. У подножия их, ворочая тяжелые валуны, бурлила горная река. Фоном для обители служило сквозное прозрачное небо и припорошенная снегом вершина Святой горы. Над ущельем с тоскливыми криками кружились сытые чайки, их протяжное клокотание вызвало у Павла чувство беспокойства, но он его усилием воли подавил, решительно подхватил свою спортивную сумку и первым спрыгнул с подножки автобуса на священную землю.

За коваными воротами, со скрипом распахнувшимися перед паломниками, царили покой и обнажающая душу тишина.

Прямоугольный двор вмещал большой соборный храм с одиннадцатью куполами, где в этот момент шло богослужение. За порогом католикона Павла со всех сторон окутала тьма, электричества там не было, горели лишь свечи у алтаря и лампады возле икон. Троян вдыхал холодный ладанный воздух и радовался: никого вокруг себя не видел, что поют, не понимал, но остро ощущал всю глубину и воссоединенность этого пения.

Стоял, затаившись, не молясь, но слушая…

Здесь, в этих исчерченных бликами мраморных стенах, под умиротворяющий плеск византийского распева ему вдруг показалось: Бог действительно есть, он где-то рядом… Только вот почему-то спасительная благодать от него, Павла, все время ускользает, будто он богооставлен от рождения. Спаситель прошел мимо него, да не заметил, и оттого вся жизнь его — безнадежное сползание во тьму…

После службы монахи повели паломников в просторную, расписанную фресками трапезную, на входе в которую висел многостраничный свод внутренних монастырских правил. За длинными, грубо сколоченными столами почти не было мест, но Павел не растерялся и втиснулся между двумя бровастыми старцами, быстро орудовавшими в своих лоханках гнутыми жестяными ложками. Диаконы с монахами сидели отдельно, вкушали не спеша и без интереса, будто удовольствия от пищи не получали и принимали ее лишь по необходимости.

Кормили на Афоне скудно, но питательно: яйца, рис, зелень, кисловатый хлеб, оливки и выращенные на скромных монастырских плантациях овощи в огромных глиняных чашах. Подходи, набирай, сколько хочешь. По залу бесшумно перемещался бледнолицый послушник и монотонно предлагал, как стюард на борту авиалайнера: «Кому чаю, кому кипяточку?» С собой еду выносить не разрешалось, разве только стакан того самого чаю, да и то с благословения игумена.

Трапезничали размеренно, молча, под звучащие из дальнего угла залы Жития святых.

«М-да, вина здесь, конечно, не нальют. Все по уставу, только в праздник», — вздохнул Троян.

И даже не вспомнил, что по прибытии, когда его имя заносили в книгу посетителей, архондаричный[21] все-таки угостил его стопкой виноградного тсипуро и крупными, пряного посола маслинами.

Почти весь первый паломнический день прошел в молитвах да богослужениях: молились на Святой горе по пятнадцать часов в сутки. Поэтому только после вечерни, когда солнце почти село, но двери монастыря еще не захлопнулись, у Павла появилось время побродить по обители да постоять в одиночестве над ущельем, каменной воронкой уходящим в смиренное море.

* * *

В обители оказалось много русских монахов, и на следующее утро один из них, отец Нектарий, повел богомольцев в Новый скит, находившийся в получасе ходьбы от Святого Павла.

День выдался мягкий, облачный, движение вверх по горной тропе давалось без усилия. Слева море, справа — многогранники сизых камней, проглядывающих сквозь низко стелющийся кустарник. На подходе к скиту бросились в глаза ладно сколоченные ящички ульев, расположившиеся рядами вдоль пологого склона.

Возле них и остановились передохнуть, развернули грубую ткань монастырских салфеток, перекусили. К группе подошел пожилой монах, о чем-то переговорил с отцом Нектарием и опустился на траву рядом с Павлом, выуживая из полотняной сумки свой скромный обед. В беседу вступать Троян не торопился, да как-то само получилось, разговорились. Старец оказался монастырским пасечником, полвека прожил на Афоне в труде и молитвах.

— И о чем же молишься, батюшка, всю жизнь-то? — вяло поинтересовался Павел, жуя вчерашний монастырский хлеб.

— О бесстрастии, сынок, да о спасении души. — Голос монаха прошелестел, как крылья легкой птицы. — И ты, я вижу, попросил бы, да не умеешь…

— Не умею. В такой стране родился и в такое время, не до молитв было. У Маркса, отче, про Бога ничего не сказано…

Пасечник вздохнул, пожевал губами, будто пытаясь припомнить что-то важное.

— Ни страны не выбираем, ни народа своего, ни времени, но выбираем одно: быть людьми или нелюдями, — это мудрый человек сказал, патриарх Павел.

— Умно сказал. Тем более что тезка, — осклабился Троян.

— Что же, выходит, и ты Павел?

— Павел, — замялся тот, поняв, что сболтнул лишнего.

— Имя святого носишь, значит, дорогу свою найдешь.

— Да нашел уже. Только, похоже, не туда ведет дорога…

— Так никогда не поздно свернуть. Апостол Павел в начале пути своего и вовсе убийцей был. — Троян весь похолодел: вот же бес, откуда знает? — Но по воле Божьей он ослеп, а затем прозрел и обратился… Твой страх и противление, сынок, вполне естественны… Но раз ты здесь, значит, все же движешься по восходящей.