Читать книгу "Хороший, плохой, пушистый - Том Кокс"

— Вы не пробовали бросать своему котенку шарик от пинг-понга? — однажды спросила она. — Флойд это любит. Обязательно попробуйте.

— Нет. Но ты права. Обязательно попробую, — ответил я, хотя, когда она в последний раз приезжала к нам, на полу в гостиной каталось не менее трех таких шариков, и один был в центре нашего футбольного матча с Ральфом.

— Что же мне ему еще такого купить? — спросила она через несколько дней по мобильнику из зоомагазина. — Флойду нужен столбик, чтобы точить когти. Здесь есть с катальной горкой. Взять такой? Он станет кататься? Представляешь, сегодня примчался в спальню и бросился меня целовать! Ваш так когда-нибудь делал?

Мать словно забыла, что я узнал почти все о том, что значит жить с кошками, за те двадцать лет, которые провел с ней, отцом и их набором представителей кошачьей породы. Со времени смерти Дейзи прошло почти пять лет, и к маме крупинка за крупинкой вернулись все радости, огорчения и юмор, связанные с владением кошкой. Что подтверждало мою мысль: последние несколько лет она жила в разладе со своим естественным статусом кошатницы.

Меня больше удивила неожиданная связь котенка с отцом. Отец носил его в кармане своей флисовой куртки и, устраиваясь всхрапнуть после обеда, подкладывал себе под бок.

— Я открыл тайну, зачем у нас растут под мышкой волосы, — громко сообщил он мне. — Чтобы там было уютнее свернуться котенку.

Увидев на первой фотографии, какой Флойд маленький, я забеспокоился, выдержит ли он жизнь с моим отцом, отличительная особенность которой — постоянная суматоха. Дейзи делала наоборот: мурлыкала, если злилась, и шипела в редкие минуты, когда была всем довольна. Никого не подпускала к себе, а список ее страхов был велик и замысловат: от йоркширских терьеров до дуршлага, но ее самым заклятым врагом являлся мой отец. Заслышав его гулкий голос и тяжелую поступь, она забивалась под диваны и кровати, затем, когда он удалялся в кабинет поработать, мстила сериями писклявых «мяу». И по мере того, как кошка старела, мне все больше казалось, что своим «мяу» она хочет сказать не «Дайте мне поесть!», а «Мне не место в этом страшном мире, а больше всего я боюсь дядьку, который постоянно рассуждает об африканской поп-музыке и что он терпеть не может ведущего передачи „История дизайна“ Кевина Макклауда». Но на Флойда вечно повернутый на полную мощность регулятор громкости отца нисколько не действовал — он был котом без комплексов: самоуверенный, пытливый, коммуникабельный, шумный, то есть обладал именно такими качествами, которые обожал хозяин.

Через пять минут после нашего с Джеммой приезда к родителям на смотрины Флойда отец провозгласил:

— Смотрите! — Он показал на висевшего на потолке над лестницей на эластичном шнуре человечка с закрепленной между ног игрушечной мышью.

Отец подергал за шнур, и словно ниоткуда материализовался котенок хоть и маленький, но все-таки явно больше, чем на недельной давности фотографии. Он подпрыгнул в воздух и свалил человечка на пол. Я хотел спросить, откуда у отца в его шестьдесят два года игрушка, но подумал, что ответ получится долгим, и промолчал.

— Соорудил специально для него, — продолжил отец. — Ему нравится. — Он провел нас в гостиную, где валялось множество кошачьих игрушек: от дорогих покупных до самодельных. — Сейчас покажу, какие нашел зубы. Были зарыты в саду. Встал сегодня в пять.

Следующие пару дней мы наблюдали, как Флойд уминает дорогого тунца, которого мама с отцом специально купили для него, гоняет шарик для пинг-понга и забирается по нашим ногам. Отец не отходил от него ни на шаг и смотрел с гордостью агента профессиональных боксеров, словно его карьера снова пошла в гору благодаря новому протеже. Флойд еще недостаточно подрос, чтобы выбегать в сад, но несколько дней назад мать застала отца с котенком в кармане: он устраивал малышу экскурсию по участку.

— Там в сарае огромное осиное гнездо, — сообщил отец. — Держитесь от него подальше. И угла с компостом. Я иногда там дремлю.

Я не знал, что значит иметь брата. Нечто вроде братского чувства испытывал к отцовскому «Фольксвагену-Гольф» — машине, которая была у отца несколько лет назад. Но теперь получил полное представление. Отец не ограничивался смешными аспектами воспитания Флойда.

— Я стал оклеивать его лоток фотографиями Джереми Кларксона, — рассказывал он. — Доставляет истинное удовольствие. Плохо, что кошки не вегетарианцы, а то можно было бы утилизировать их отходы в компост. Ты заметил, что всех, кто собирается на олимпиаду в этом году, зовут либо Бет, либо Паппа?

Во время первых встреч с моим отцом Джемма реагировала на него невозмутимее других моих подружек. И за это в полной мере поплатилась, как, например, во время нашей прогулки вчетвером, когда мы, оставив дома Флойда, отправились на границу Ноттингемшира и Дербишира, где в известковом ущелье обнаружили пещеры эпохи палеолита.

— В прошлом году мать Тома сфотографировала меня здесь. Я изображал, будто сражаюсь с этой зверюгой. — Отец показал Джемме на чучело гиены в центре посетителей.

Я так и представлял свои отношения с очередной партнершей. Несколько месяцев все идет нормально, а затем она понимает, во что вляпалась с точки зрения генетики, и дает деру. Я не роптал и не стал бы жаловаться, если бы Джемма порвала со мной. Но она на удивление стойко держалась. И даже проявила интерес, когда отец прочертил подобранной палкой позади себя на песчаной дорожке линию, чтобы проиллюстрировать, сколь коротка история человечества в жизни планеты. Разглагольствуя на эту тему, он нацепил на себя шутовские усы Сальвадора Дали, купленные в сувенирной лавке Уэлбекского аббатства, и это стало очередным испытанием терпению Джеммы и ее умению слушать собеседника.

На обратном пути к машине я наклонился и, сорвав в траве листок крапивы, съел. Поступил так, потому что научился есть крапиву совсем недавно — во время нашего с Джеммой воскресного фуражного набега к Бреконским сигнальным огням. Чтобы не обжечься, нужно свернуть лист жгучей стороной внутрь и зажать между коренных зубов. Но еще я хотел продемонстрировать отцу, что свобода воли по-прежнему существует.

Начертанная на песке временная линия подвела отца к его излюбленной теме — предопределенности. Рассуждениям с точки зрения атеиста, что все выборы иллюзорны.

— Глазам своим не верю! — воскликнул он. — Твой рот распухнет, и ты больше ничего не сможешь съесть. К тому же я видел, как тут поднимала лапу собака.

— Это к делу не относится, — возразил я. — Секунду назад я не помышлял о том, чтобы съесть крапиву, затем решил и сделал. В одно мгновение изменил историю — не только личную, но всего, что соприкасается со мной. Ничто не может стать прежним. И ты к тому же неправ — крапива на вкус очень приятна. — Я чувствовал, что, если бы сложил лист неправильно и сейчас ощущал бы за щекой легкое жжение, это только подкрепило бы мои философские выкладки.

— Ничего это не доказывает! — заявил отец, и его фальшивые усы чуть не сорвались у него из-под носа. — Ты вообразил, будто принял решение и съел крапиву. Но откуда тебе известно, что это не было заранее предопределено?