Читать книгу "Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 2 - Мария Семенова"

– Сквара! Сквара… братёнок… ты?..

Берёста вся изорвалась, он и не заметил, когда потерял её. Не остановился, продолжал играть просто пальцами, ногтями. Что-то ужалило в ладонь. На гуслях начали рваться струны. Сперва самая тонкая. Потом самая тонкая из оставшихся. Лютый холод звёздного мира убивал не только людей.

У Светела тоже натянулась внутри и лопнула жила. Мгла рассеялась, стало невероятно легко. Песни были щитом, ограждавшим дружину. Светел знал, что сможет держать этот щит даже и семью уцелевшими струнами.

Ну шестью… то есть пятью…

Да какая разница, даже одной!

Он позже вспомнить не мог, что именно пел. Всё слилось воедино, лыжи скользили сами, размашисто и свободно. Светел лишь косился через плечо: не отстаёт ли дружина. Дружина не отставала. Впереди уже были различимы ворота. Теперь-то – да не дойти?..

Когда скальная теснина придвинулась вплотную, Светел оглянулся в последний раз.

Непостижимым образом он вновь увидел обрыв. Серые, сухие, горестно раскиданные тела. Коготковичи, яркие и живые, покидали убитые оболочки. Перекликались, шутили над неудачей. Строились в походный порядок – идти Звёздным Мостом на ту сторону неба. Вот Юла, суложь – да какая суложь, жена! перед людьми и Богами жена Коготка! – высмотрела спасённого сына. Благословила улыбкой, всплеском руки…

Светел увидел это и провалился в туман.

Больше он ничего не чувствовал и не помнил.

Снова в кружале

– Ты как, брат?

Кочерга полусидел на лавке, подпёртый Путилиными подушками. Совсем лечь не мог – задыхался. И говорить не мог. При малейшем напряжении его раздирал кашель, изо рта шла пена, розовая от крови.

«Держусь», – сказал он одними глазами.

Сипели и хрипели все, но никто больше хотя бы лёгких не познобил.

Витязи сидели за длинным столом, придвинутым к лавке, чтобы каждый мог откинуться, отдохнуть. Многоопытный Путила отпаивал их сперва горячей водой, потом капустным отваром, потом снятым гусиным. Когда наконец сеггаровичи стали выходить по телесной нужде – велел накрывать стол уже как следует. Сам принёс пива. К тому времени иссохшие мертвецы начали заново превращаться в людей. Вернулся в себя даже Кочерга, поначалу ко всему безразличный. Светел сидел рядом, поил его через утиное горлышко, радовался, видя, как храбрился огонёк витязя, совсем было пригасший вначале. Работники суетились возле печи. Пламя в ней норовило опасть синеватыми язычками. Кто-то предлагал полить дрова жиром для светильников, пока хозяин не взгрел за недосмотр. Светел слушал вполуха, боясь, как бы парни не дошли, кто причиной.

Другие Путилины гости жались по углам, у дальней стены. Тише всех, возле самой двери, сидели полные трепета Гузыни, все четверо. Это им на руки рухнул Светел, первым вышедший из тумана. Это Хвойка, быстрейший на лыжах, кинулся за подмогой в кружало, оставив троих хлопотать с витязями. И те тормошили, подпирали плечами, впрягались в санки, ставшие непосильными. Без могучих парней с дружиной могло статься как с тем охотником, что выбрался из полыньи – и замёрз в десятке шагов. Братья даже порывались сунуться сквозь туман. Воевода удержал: «Отставших там нет». – «А что есть?» – жадно спрашивали Гузыни. «Тёмная бездна…»

О чуде распахнутого неба Сеггар им даже не помянул. Светел удивился, но отроку подобает молчать, покуда не спросят. Он и молчал.

Теперь Гузыни сидели молчаливые, робкие. Смотрели, как изжевала «тёмная бездна» тех, среди коих ничтожнейший сложил в кучку всех четверых. Сеггар беседовал с подсевшим Путилой. Очень тихо, чтобы слышали только свои. При слове «звёзды» харчевник ахнул. Прижал ладони к щекам. Да так и не отнял.

– Там стоит замёрзший поезд из тех, что пропали годы назад, – медленно, однозвучно рассказывал Сеггар. – Возле него повернул назад твой кощей. Раб выскочил живым, но ему никто не завидует. Мы пошли дальше.

Путила выговорил севшим голосом:

– Ты видел такое, чего не видел никто…

Сеггар неспешно кивнул. Быстро двигаться было больно.

– Мы оказались крепче раба, а может, глупей. Мы достигли места, где замёрз с дружиной славный Потыка. Там кончается мир.

За дверью поварни суетились стряпухи, приглушённо плакал мальчонка. Звал погибшую мать.

Услышав тихое потрескивание дерева, Светел грустно опустил голову. Рядом на полавочнике умирали Обидные. Ржа, как засохшая кровь, облепила единственную струну. Верхняя поличка лопнула, короб скручивало винтом. Последняя судорога ещё длилась. Надсадина всё росла. Было ясно – гусли не выправить. Светел гладил их ладонью, беспомощно, виновато. Нелюбимое дитя оказалось героем, да поздно хвалить.

– То, что мы видели, есть тайна, – по-прежнему веско и медленно ронял слова Сеггар. – Я сказал тебе, Путила, потому что давно знаю тебя. Ты здесь многое слышишь, но не болтаешь за пивом. И ещё потому, что мы воскресаем в твоём кружале, у тебя за столом. Я не знаю, вправду ли мы видели Исподний мир, как нам показалось… но там правит смерть. Если кто-нибудь услышит про звёзды, любопытство погонит на гибель не одного храбреца.

Светел понял, на что намекал Сеггар. В Торожихе полкупилища сбежалось смотреть всего лишь рисованное небо Богумила. Что же начнётся здесь, если весть о звёздах распространится? Повалит толпа, готовая платить за кров, пищу, тепло. Оборотистый харчевник быстро вымостит серебром дорожку в нужник.

Путилу, кажется, посетила та же мысль.

– Ты-то вернулся, – только и смог он произнести.

В ответ накатились неподъёмные слова-валуны:

– Нам была помощь свыше. Нас вёл солнечный пламень… золотыми крыльями ограждал.

«Это он про мою песню», – обрадовался Светел. Зародилась даже надежда, что Неуступ наконец похвалит его.

В благоговейном шёпоте Путилы прорезался ужас:

– Так ты и солнце видел?

– Да.

– Но… Звёзды же?..

– Не дай Боги никому увидеть такое солнце. – Сеггар вздохнул, шрамы резче обозначились на лице. – Наши тучи, друг мой, суть благодетельная повязка на ранах Небес. Я боюсь узреть эти раны, если тучи порвутся.

Подле Обидных гуслей сгорбилась искра славнука. Она уже и не потрескивала. Песница Прежних умолкла навсегда, насовсем. Старинное дерево не вынесло взгляда звёзд, насмерть ранившего молодую крепкую снасть. Гудебный сосуд, быть может певший на Кровавом мосту, на глазах обращался в прах. За неполные сутки дерево обветшало, как за сто лет. Жильные тетивы сломали тонкую досочку, мучительно и срамно обнажив внутреннее устройство. Так во вскроенном теле бывает видно сердце и все черева. Кончились биения звуков в гулкой прежде груди. Никогда не узнает Светел, как налаживал Весел снасть Прежних. Никогда не научится персты на эти струны правильно возлагать…

Девушка-блюдница с поклоном поднесла дымящуюся кружку. Которую счётом, неведомо. Светел приподнял голову Кочерге.