Читать книгу "История Тайной канцелярии Петровского времени - Василий Веретенников"

С тех пор как в 1724 году была заведена запись в виде книги «протоколов» всего происходящего в Тайной канцелярии, мы имеем возможность точно знать, какого числа в канцелярии был, например, «генерал-майор и лейб-гвардии майор господин Ушаков» и что «в бытность его определено». Например, в 1724 году «августа в 27-й день в Канцелярии Тайных Розыскных Дел при присутствии тайного действительного советника сенатора и от л.-гв. капитана, превосходительного господина графа Толстого, генерала майора и от л.-гв. майора господина Ушакова бабам… в спорных меж ими словах дана очная ставка»; «1725 года апреля в 19 день в Тайную Розыскных Дел Канцелярию при присутствии их сиятельства и превосходительства господ министров ростри-га Степан Выморков, во время слушанья из дела об нем обстоятельной выписки… со увещанием спрашивай…». И т.д.

Сохранились и отрывочные сведения такого рода, датированные 1719–1723 годами. В 1719 году архимандрит Александро-Невского монастыря присылает для следования в Тайную канцелярию одного монаха, сказавшего за собой «слово и дело». Когда оговоренные этим монахом лица были сысканы, то архимандрит этот был «спрашивай… перед действительным тайным советником, кавалером и от л.-гв. капитаном Петром Андреевичем Толстым»; есть указания в этом деле, что в дальнейшем допросы шли не только «перед» Толстым, но и «перед» другими министрами, а иногда «перед всеми четырьмя». В том же году в допросах по другому делу — человека, сказавшего, что государю недолго жить, — также участвовали все четыре министра. 1 ноября 1720 года раскольник Семенов «о вере в подтверждение распрашиван» был «перед» Толстым…

Все «слушанья» происходили и все приговоры выносились, за редким, надо полагать, исключением, в стенах Тайной канцелярии. Иногда министры не выходили наружу по многу часов. Есть сведения, что Ушаков ночевал иногда в помещении Тайной канцелярии.

Все это дает возможность достаточно полно уяснить занятия министров при их «присутствованиях». Главным их делом был допрос свидетелей и вынесение приговоров обвиняемым; допросы бывали с увещанием и, можно думать, с пытками. С допросами иногда было сопряжено чтение министрам выписок из дела; видимо, более серьезные показания обвиняемых перед произнесением приговора выслушивались от самих обвиняемых «в подтверждение»; при допросах делались, очевидно, и очные ставки колодникам, если это находили нужным.

Но допросами и вынесением приговоров дела министров не исчерпывались. Бывало, что колодники в ходе допроса «объявляли» новый донос или делали какое-либо важное дополнение к прежним признаниям, и тогда приходилось решать, открывать новое следствие или нет; иногда министры занимались разборкой поступивших бумаг и накладывали свои резолюции о дальнейшем их направлении. При этом ход многих мелких дел зависел от дьяков и подьячих, докладывавших министрам и предлагавших готовые решения; до нас дошла целая тетрадь под заглавием «Записка приказам Его Превосходительства Петра Андреевича Толстого», где разного рода решения по вопросам, которые считались незначительными, распределены по годам и числам.

Что интересно, вся эта деятельность совершенно не зависела от количества присутствующих в Тайной канцелярии в какой-то определенный момент министров; формально и один министр, и все они вместе имели одинаковую власть и могли заниматься всем нами вышеизложенным при своем «присутствовании». Это же касается и управления делами Тайной канцелярии вообще. Мы встречаем случаи, когда один министр начинает дело, другой продолжает; когда два министра по одному и тому же делу, в разных его стадиях, шлют свои указы дьякам, которые одинаково исполняют приказания обоих. Это не значит, что не было разницы между положением министров и в отношениях их друг с другом; однако это была разница во влиянии, а не в размерах власти, установленных какими-нибудь нормами.

В 1719 году по делу о ложном сказывании «слова и дела» определение учинено за подписью одного Бутурлина, и все дело, очевидно, велось только при нем; но в том же году расследовалось дело о доносе одного монаха на другого в «непристойных словах», и многочисленные по нему определения подписывали разные министры в разном составе; определение о выдаче награды за правый донос подписал один Толстой. В 1722 году одно дело о «слове и деле» целиком ведет один Ушаков, а другое — исключительно Гр. Гр. Скорняков-Писарев. В том же 1722 году определения по делу одного колодника сначала подписывает единолично Скорняков-Писарев, а в конце все приговоры подписывает, и тоже единолично, Толстой. Едва ли можно тут говорить о каких-либо различиях в делах, сообразно которым из дел выделялись пригодные к единоличному решению одного из министров; никаких следов этого подметить не удалось.

Скорее наоборот, выделялись дела, при решении которых, по особым каким-либо обстоятельствам, требовалась коллегиальность. Бывало, как мы указывали, иногда так, что по одному и тому же делу присылали свои «ордеры» два министра. Впрочем, противоречий между «ордерами» различных министров не встречается, что может быть объяснено предварительным обменом мнениями, который, видимо, происходил довольно оживленно; такого рода письма министров друг к другу сохранились во многих делах.

«Государь мой милостивый Петр Андреевич, — писал, например, Ушаков Толстому в ноябре 1722 года, — о состоянии здешнем доношу: за помощью Вышнего все благополучно. Из Москвы отправил я двух курьеров до Вашего Превосходительства с выписками по Левину делу, и оные до Вашего Превосходительства прибыли ль, о том я неизвестен и зело сомневаюсь, живы ль они… В Канцелярии здесь вновь важных дел нет, а имеются посредственные… Только мне зело мудрено новгородское дело, ибо Акулина многовременно весьма больна… а дело дошло что надлежало было ее еще розыскивать, а для пользования часто бывает у нее доктор, а лекарь беспрестано. Колодников имеется по делам ныне 22 ч.». На это письмо Толстой отвечает: «Государь мой Андрей Иванович! письмо ваше, моего государя, от 20-го января получил я вчерашнего числа в целости, за которое… благодарствую и сим моим ответствую. Сомнением вашим, государь мой, по новгородскому делу я весьма согласуюсь; и что распоп Игнатий при смерти скажет, на том можно утвердиться, и по тому его последнему допросу и бабам указ учинить, чего будут достойны; и тем оное дело окончать». Очевидно, что подобными письмами обменивались и другие министры. Конечно, обмен письмами происходил в отсутствие кого-либо из них в Петербурге, но из этого можно заключать, что дела, вероятно, всегда обсуждались предварительно министрами и уже потом результаты такого обсуждения обращались в поступки, определения, приговоры, хотя бы и бывшие за подписью только одного министра; тем не менее ясно, что коллегиальности нормальной и правильной — как мы ее теперь понимаем — в решении дел между министрами, видимо, не существовало.

Кроме этой деятельности в недрах самой Тайной канцелярии, министры, как мы уже знаем, докладывали по делам императору, обычно извещая друг друга о таких докладах. Пересылая Толстому выписки для доклада Петру, Бутурлин кончает письмо: «…и какой будет указ, и о прочем, что чинить, прошу покорно Вашего Превосходительства ко мне отписать». Но не только царю делали доклады министры; докладывали они, когда требовалось, также Сенату, роль которого по отношению к Тайной канцелярии была ролью апелляционной инстанции. Всем остальным учреждениям империи Тайная канцелярия посылала или указы, или промемории, поскольку никому более не была подотчетна.