Читать книгу "Лунный ветер - Евгения Сафонова"

— О, Ребекка, давай без твоих обычных едких увёрток! Бланш тоже сыграет. После тебя. Правда, лилея моя? Ведь скоро вы обе меня покинете, и когда ещё я смогу услышать вашу игру и ваши сладкие голоса! — Потянувшись за платком, мать театрально промокнула глаза. — Мои девочки вот-вот покинут Грейфилд… о, бедное моё сердце! Оно трепещет от счастья за вас, одновременно разрываясь от горя, предчувствуя своё одиночество…

— О, мама, — проворковала Бланш, растрогавшись (в отличие от матушки, вполне искренне). — Не плачь, умоляю!

Я ощутила, что от приторности происходящего мне вот-вот станет дурно, — и отец, явно разделяя мои чувства, стоически вздохнул.

— Ребекка, порадуй мать, — мягко произнёс он, накрыв мою ладонь своей. — Не так уж часто тебя просят сесть за рояль.

— Именно. Ибо это немилосердно по отношению как к инструменту, так и к слуху окружающих.

— Ребекка.

В этом коротком слове я уловила призрак грозных непреклонных ноток, сказавших мне куда больше любой пространной речи, — и опасливо посмотрела на мистера Форбидена.

Уж что-что, а свои сомнительные музыкальные таланты я бы хотела демонстрировать ему меньше всего. Тем более после образцовой певуньи Элизабет, бросавшей на хозяина Хепберн-парка весьма заинтересованные взгляды.

Однако в ответ на мой взгляд «корсар» лишь невозмутимо проговорил:

— Довольно стеснения, мисс Лочестер. Уверен, все присутствующие не меньше меня жаждут услышать вашу песню.

Обречённо опустив голову, я направилась к роялю так медленно, будто вместо него меня ждала дыба или железная дева. Сев, долго устраивалась на тёплом бархатном сидении, оттягивая момент самой пытки. Украдкой отерев ладони о юбку, в высшей степени неторопливо подняла руки, чтобы так же неторопливо опустить их на клавиатуру: ещё не играя, но коснувшись клавиш кончиками пальцев, ощутив шёлковую гладкость белых пластинок, вырезанных из слоновой кости. Мучительно размышляя над тем, что именно спеть, подняла взгляд… и увидела, как мистер Форбиден вышагивает по гостиной рука об руку с Элизабет.

Мило беседуя, они сели прямо напротив рояля. Бок о бок. Элизабет, посмотрев на меня, вполголоса сказала что-то своему соседу — явно очень гаденькое и относящееся к тому, что им сейчас предстояло услышать, — и тот в ответ… тот, подумать только… улыбнулся ей!

Моё бешенство было ледяным, сковывающим сердце, разом изгнавшим и страх, и колебания, и волнение. Мысль, что за песню выбрать, пришла сразу следом за ним.

Наконец погрузившись в упругую глубину клавиш, мои пальцы извлекли из инструмента отрывистую мелодию вступления, балансировавшую на грани колючего стаккато.

— Был серый плащ на небе, но вихрь его сорвал, — яростно запела я, — и тёмных туч лохмотья трепать свирепо стал.

Всегда любила эту песню Шуберта. Особенно потому, что она была короткой.

Но весьма выразительной.

— Вся даль в огне кровавом, и тучи все в огне, и лишь такое утро теперь по сердцу мне!

На высоких нотах мой голос возмущённо дрожал; пальцы, давно не игравшие, казались деревянными, а на быстрых пассажах срывались с нужных клавиш, задевая соседние, но мне не было до этого никакого дела.

Что ж, положение Элизабет не сильно пострадало бы от брака с подобной сомнительной личностью. А уж материальное благополучие, ныне отсутствовавшее, сильно бы приумножилось. Однако, если мистер Форбиден всерьёз настроен любезничать с ней…

Впору думать, что моё мнение о нём было куда более лестным, чем он заслуживал.

— Должно быть, сердце в небе узнало образ свой…

С другой стороны, какое мне дело, с кем он любезничает? Я подозреваю его в том, в чём подозреваю, и при этом ревную? Даже если он решил переключить внимание, которое уделял мне, на неё — всё, что я должна ощутить, так это облегчение и сочувствие к Элизабет. Ведь в следующий раз волк будет рваться в её дверь, а не в мою.

— …То зимний день холодный, то зимний день холодный…

Мои пальцы вывели частую дробь острых диссонансных аккордов.

Да. Всё верно. Все наши встречи, все разговоры были просто встречами и разговорами, ничем большим. Пусть даже мы и говорили обо всём на свете. Мы играли в некую таинственную игру, и эта игра была хороша; но ничем большим, чем игра, наши отношения не могли и не должны были быть. Жаль, конечно, что я так и не узнала его тайну, однако скоро вернётся Том и наверняка расставит всё по местам. А мне не придётся больше рисковать.

Почему же сейчас я понимаю, что за моим бешенством прячется боль?

— …Холодный день и злой![22]

Вторя голосу, пальцы прошлись в последовательности тяжёлых мрачных октав, дополнили их ещё одним пассажем, резавшим слух пронзительностью уменьшённых интервалов, — и, завершив всё минорным аккордом, резко опустились обратно на колени.

— Что за жуткая песня! — воскликнула матушка, когда гостиную огласили аплодисменты. Я не сомневалась, что скорее вежливые, чем искренние, несмотря на их громкость.

— «Бурное утро». Шуберт, цикл «Зимний путь», — сухо сообщила я, прекрасно понимая, что её слова не были вопросом.

— Ребекка, ты же знаешь, как я не люблю подобную агрессивную музыку!

— Это было очаровательно, Бекки, — промурлыкала Элизабет. Наверное, я бы даже порадовалась, что она прервала возмущения матери… если б она не повернулась к своему соседу, с очаровательной улыбкой касаясь ладонью его руки, чуть выше локтя. — Правда, мистер Форбиден? В несовершенстве её исполнения есть своя определённая прелесть. И если бы Бекки больше практиковалась, обязательно добилась бы чего-то действительно достойного, я уверена.

Когда мистер Форбиден кивнул, мне показалось, что кивок этот вонзает в моё сердце раскалённую булавку.

— Вы правы, — проговорил он. — Мисс Лочестер, конечно, не Лист…[23]

Я разомкнула губы, пытаясь выбрать из десятка ядовитых ответов, пришедших мне на ум, один наиболее ядовитый, — однако продолжение фразы заставило меня замереть.

— …но её исполнение, как вы и сказали, обладает неоспоримой прелестью. — Мистер Форбиден взглянул на меня — с той мягкой насмешливостью, к которой я успела привыкнуть, и обратился уже ко мне: — Ваша игра не самая техничная, но в ней есть душа. Ваш голос не обладает должной силой, а интонация его не самая чистая, но он искренен. В вашей песне я услышал и неподдельные эмоции, и истинную страсть. И подобное куда больше впечатляет меня, чем самый прекрасный голос и самое виртуозное исполнение, за которыми не стоит ничего, кроме холода самолюбования. — Ослепительно улыбнувшись обескураженной Элизабет, он галантно, но непреклонно высвободил свою руку из её пальцев, чтобы встать с софы. — Не относится ни к кому из присутствующих, конечно же.