Читать книгу "Бутырка. Тюремная тетрадь - Ольга Романова"

Бзоц

Так пока и буду его называть — Бзоц, Богом Забытый Областной Центр. Зона от него километрах в сорока. Сошла с поезда с чемоданом (примерно с меня ростом) и двумя баулами — еду привезла. Тут же подошли таксисты: «Мадам, Вам на какую зону?».

Быстро сторговалась с таксистом Мишей, который обещал и встретить, хотя я не имела ни малейшего представления, когда освобожусь. Он мне и рассказал, когда узнал номер ИК. Сказал, что для первого раза правильно, что все везу с собой, — новеньким нужно быть пораньше. А в следующий раз можно будет и в Бзоце прикупить продуктов: там магазины открываются в 9, а у меня поезд в 7 утра приходит, для первого раза в это время уже нужно быть на зоне. Поехали.

Чистенький, низенький, игрушечный облцентр неожиданно закончился салоном красоты «Сен Тропе». И сразу прибила другая красота: абсолютно ровные и пустые дороги, дремучие дубовые леса, соседствующие с совершенно прибалтийскими сосновыми; ухоженные кирпичные деревушки без затей — но очень крепенькие: без покосившихся среднерусских избенок, без ржавых останков чего-то там, но и без новорусских башенок. Крепкое кулацкое хозяйство. Палисадники в цветах и капусте и толстые рыжие коровы. Неожиданно среди всего этого возникло нечто: такое иностранное, железное, сине-белое, похожее на космический комплекс, из которого Сигурни Уивер будет выбивать «чужих». Таксист Миша пояснил, что это водочный завод губернатора. Раньше, сказал он с обидой, здесь был областной свинокомплекс, но свинья-то у каждого есть, так что лишних свиней снесли, теперь вот народ спаивают. И так фыркнул, что стало понятно: эта водка — на экспорт, приличные люди тут пьют самогон.

Приехали

Поселок с романтичным названием (вполне себя оправдывающим) заканчивается рынком, рядом с которым железные ворота со страшной надписью: «Исправительные учреждения номер…». Приехали, что ли? Шлагбаум. Таксист смотрит с сожалением, как на конченную идиотку. Гордо минует шлагбаум, оказавшийся совершенно бесхозным, и довозит прямо к окошечку, куда мне нужно сунуть оригиналы всех своих документов. У окошечка кто-то спит на лавочке, на окошечке надпись: «Прием документов с 9:00». Время — 8:30. Таксист Миша понимает, что ему нужно все делать самому, поскольку его пассажир находится в клинической стадии, и говорит, помогая руками и отчаянно артикулируя: «Нужно выйти, вещи оставить в машине, постучать погромче и сказать: «Я приехала». Так и делаю — исключительно ради Миши. Окошко тут же открывается, милейшая блондинка в форме говорит, что это очень хорошо, что я приехала, помогает заполнить бумажки и дает подробнейшие дальнейшие инструкции.

Офигеваю. Понимаю, что Бутырка осталась где-то далеко.

Согласно инструкциям и выданному квиточку, я должна пойти в отдельно стоящее здание бухгалтерии, оплатить свое пребывание в тюрьме, потом дождаться начальника отряда и получить еще инструкции. Иду в бухгалтерию, что наискосок, в здании районного УФСИН: тридцать три заборчика, наличники, палисадники и все та же раскудрявая капуста. В коридорах темно: опять выключилось электричество. Зато то, что удается разглядеть, напоминает театральные декорации к «Бахчисарайскому фонтану»: все тщательно расписано какими-то зелеными восточными узорами, что весьма гармонирует с капустой под окнами. В коридоре у меня забирают разрешение на свидание и выдают приходный ордер, надо идти оплачивать в кассу: один день моего пребывания стоит 750 руб. Касса — в вестибюле заведения, там имеется доска почета (на лица приятно посмотреть: мужички-боровички в погонах, одна провинциальная красотка и десяток добрых бабушек); имеется также стенгазета, и в уголке — «Уголок правовых знаний», информирующий внимательного читателя о компенсациях работникам УФСИН на санаторно-курортное лечение. В стенгазете обнаружена единственная надпись (кроме поздравлений в стихах с днем рождения) — это цитата: «Тюрьма есть ремесло окаянное, а для скорбного дела потребны люди твердые, добрые и веселые». Петр I».

Судя по звукам из бухгалтерии, накрывающей завтрак, — так оно и есть. Заветы Петра здесь блюдут свято.

Почта, телеграф и сельсовет

Надо сказать, что все это время я шлялась без чемодана и двух баулов. Поверив Мише, я их просто оставила на улице возле окошечка, где принимали документы. И Миша, и блондинка в окошечке сказали мне, что они здесь, как у Христа за пазухой. Я к ним не подходила 5 часов. Они не заинтересовали даже проходящих собак, — хотя от них очевидно пахло колбасой (от чемоданов, а не от собак).

Выхожу из бухгалтерии, и ко мне наперерез кидается седовласый красавец в форме ФСИН. Обращается по отчеству и улыбчиво говорит, что уже черт-те сколько меня разыскивает: теперь, говорит, мне нужно пойти в сельсовет и оформить бумаги, которые нужны моему мужу (очередные бизнесовые доверенности) — вот они, у него в папочке; а потом пойти на почту — вот она, наискосок — и оформить мужу подписку, вот список. Тоже усиленно артикулирует и вдобавок выдает на листочке в клеточку письменную инструкцию: узнаю почерк мужа. Куда пойти, что сказать, и тяжести не таскать.

Сельсовет прекрасен. Он просто шокирует. Это здесь же, в 200 метрах от ворот ИК. Это огромная, хорошо сохранившаяся дворянская усадьба конца XVIII — начала XIX века, трехэтажная, с ротондой. На входе шесть колонн. Мне кажется, именно об этой усадьбе я читала, когда изучала район пребывания мужа: сюда уехала первая любовь Пушкина, выйдя замуж за его однокашника, — и эта блистательная столичная штучка совершенно добровольно варила здесь варенье 35 лет безвыездно. Теперь я ее понимаю.

Нынче здесь сельсовет, школа и клуб. Дама со стальным передним зубом — начальник сельсовета — посылает меня подальше с моими хотелками, и я понуро бреду на почту (начальник отряда потом очень переживал, что так вышло, и звонил стальнозубой — она застеснялась и сказала, что к ней никто не приходил и стремительно ушла в отпуск).

На почте обитают две феи. Баба Люба, которую я полчаса назад видела на огороде в момент прополки капусты, шлет поздравительную телеграмму — с торжеством бракосочетания. Фея объясняет бабе Любе, что срочная телеграмма из поселка, что в райцентре, который в 40 километрах от Бзоц, дойдет через неделю, баба Люба говорит, что как раз через неделю и торжество, нас на мякине не проведешь. Тем временем я путаю все, что можно запутать с подпиской. Феи пытаются помочь и запутываются сами. Муж попросил подписать его на «Ведомости», «Коммерсант» и «Русский Newsweek». Слово «Ньюсвик» производит глубокое впечатление: ищут его долго и уважительно, понимая важность науки. Но на «Ньюсвик» подписаться оказалось невозможно: подписка только на полгода, новый каталог еще не пришел, так что не раньше ноября я могу подписать мужа на будущий год. «Коммерсант» сюда вообще не доходит. С «Ведомостями» забавно: там такой газеты не знают. Мне предложили на выбор «Ведомости исправительной системы» и «Медицинские ведомости». Настаивали на «Ведомостях исправительной системы». С горем пополам оформили подписку с октября.

Пока оформляли, я обнаружила на почте два компьютера и висящее над ними объявление: «Все отделения Почты России оборудованы системой Интернет». Как писал поэт Пушкин: «В нем взыграло ретивое! Что я вижу? Что такое? Как! И дух в нем занялся…». Поэт, и правда, был провидец: «Царь слезами залился…». Потому как спросила я про интернет немедля. «Да компьютеры просто так стоят… И объявление для порядка». Ну, и слава Богу. Теперь точно можно в тюрьму с чистой совестью.