Читать книгу "Танкисты. Новые интервью - Артем Драбкин"

– Как кормили танкистов?

– Хорошо. Когда мы стояли на исходных позициях, то привозили прямо в термосах. У нас поваром был дядя Вася Горьковской, у него дома оставалось двенадцать детей, высокий и здоровый мужик, так он нас, танкистов, всегда накормит как родных детей. Даже автоматчики, бывало, голодали, а нам привозили паек.

– Выдавался ли сухой паек?

– Да, его выдавали как НЗ перед боем. Съедали сразу же. Думали, еще пойдешь в бой и погибнешь, зачем добру пропадать. Были случаи, что вот так поели, а кухня в наступлении отстала. Елки зеленые, жрать охота: помню, как-то остановились у населенного пункта, а поблизости как раз встала пехота. Они с нами поделились своим пайком, дали консервы. Потом притащили в каждый танк по два котелка каши. Взаимовыручка в войсках четко существовала. Наши отношения с пехотой были очень хорошими. На нас сердились одни связисты. Потому что мы как проедем на передовую, обязательно обмотаем провода на гусеницы, посмотришь – намотано на ведущий каток. Начинаешь эти провода рубить, потому что мешает двигаться вперед. Потом связисты ворчат. Что было, то было.

– Производилась ли чистка гусениц после марша?

– Нет, мы таким не занимались. Зачем их чистить? Когда ты снова поедешь, всю грязь выбьет при езде.

– Как организовывалось взаимодействие с пехотой?

– Танковый десант у нас частенько имелся. Приведу характерный пример. Однажды посадили ко мне отделение, в основном совсем молодые ребята, шинели у них были заткнуты за пояс. Пацаны одни. Командир отделения с усами, стреляный товарищ. С ручным пулеметом у них был солдат. Так эти пехотинцы, только немцы открыли стрельбу, сразу же спрыгнули, даже диск от ручного пулемета на броне оставили. Где-то в кустах попрятались. Надежды на них в бою было мало.

– Как долго артиллерия обрабатывала немецкие позиции перед вашей атакой?

– Артиллерийская подготовка была разная – когда сильная, а когда 5–10–15 минут. Во время Каршунайского прорыва артиллерия долго садила, под конец мы увидели на земле «Ванюши» или «Лука Мудищев», реактивные снаряды в деревянных ящиках. Эти снаряды летели в воздух вместе с рамами. Немцы нам в рупор часто кричали: «Не бросайтесь этажерками!» имея в виду эти «Ванюши». После залпа этих РС мы пошли в атаку. Но здесь передовая врага была обработана так, что немцы отступили, и мы большие усилия к прорыву не прикладывали. Перед Витебском артиллерийская подготовка была мощная: мы пошли вперед, потом смотрим – впереди снаряды рвутся, приостановились, наша пехота залегла, потому что примерно за месяц перед этим был случай, когда артиллерия накрыла своих. Мы должны были поддерживать атаку штрафбата. Их решили отправить на разведку боем. Какой-то штрафник подходит ко мне перед боем и говорит: «Ну, танкист, вместе выпьем?» Ответил, что я перед боем никогда не пью. Тот смеется: «Какой же ты танкист, тоже мне!» И тут ко мне второй штрафник подходит и говорит: «Ты знаешь, кто тебе предлагал выпить? Генерал-полковник!» Оказалось, он в штрафном батальоне за какие-то грехи оказался. Они ведь все в телогрейках, как ты определишь? Так вот, когда пошел штрафбат в разведку боем, то выбил немцев из первой траншеи, из второй и на третью бросился. Но эта атака не была согласована с командованием, и наша артиллерия ударила по ним. Весь батальон лег под нашими снарядами около третьей траншеи. Всех побили. Так что когда мы наступали, то видели, как кругом валяются тела штрафников. Запах стоял ужасный. Так что огневого вала опасались.

– Часто чистили масляный фильтр?

– Воздухоочиститель часто – как только встали на отдых, тут же чистили. Я с механиками-водителями постоянно воевал, приказывал его чистить на остановке. А они сопротивлялись: мол, зачем это надо, скоро в бой идти. Но я заставлял. А масляный фильтр не часто приходилось чистить.

– Наша авиация помогала во время атаки?

– Были случаи, когда мы шли в атаку и вражеские позиции штурмовики атаковали. «Эрэсы» были опасны для немцев, но особо эффективных атак самолетов я не видел.

– Как боролись с фаустниками?

– Ждали пехоту, потому что он выскочил, выстрелил и сразу же скрылся. Фаустпатрон стали больше всего применять против наших танков в 1945 году, когда мы вошли в города, до этого в 1944-м мы с ним не сталкивались. Это очень опасное оружие.

– Ваше отношение к партии, к Сталину?

– Партия – руководящая сила, Иосиф Виссарионович Сталин – Верховный главнокомандующий. Со Сталиным мы шли в бой, бывало, что по рации замполиты говорили: «Вперед! За Родину! За Сталина!» Хотя я считаю, что это было уже лишнее. Перед боем лишних разговоров нет, ждешь сигнала к атаке. И когда уже сигнал дали, допустим, сказали: «Орел! Орел! Фаза! Фаза!» Это значит, что надо идти в атаку, и вдруг после начала атаки влезут политработники со своим кличем. Незачем. Но это было редкостью, так больше кричали в пехоте.

– Как поступали с пленными немцами?

– Мы их видели, но самим не приходилось брать, постоянно двигались вперед.

– Как складывались ваши взаимоотношения с мирным населением в Прибалтике?

– Хреново. Однажды мы встали в каком-то селе, хотели воды в колодце набрать, а хозяева начали говорить, мол, нет воды. Вокруг одного колодца собралась половина полка, у нас он был небольшой, всего три инженерно-танковые роты по два взвода в каждой. Неподалеку артиллеристы стояли, выступили в нашу поддержку, разогнали всех прибалтов, воду вычерпали и ушли. В следующий раз остановились, подхожу к хозяину, прошу воды, он сразу же бормочет: «Не супрантум», то есть «не понимаю». Показываю: мол, воды попить. Но он делает вид, будто ничего не может понять. Выругаешься и все такое. Они нехорошо относились к нам, а вот когда я с ранением лежал в медсанпункте, в каком-то селе поставили две огромные палатки человек на сорок каждую, а раненых офицеров разместили метрах в 500 в домике. Нас там было всего четыре офицера. И с хозяином мы сдружились на почве обмена. За шинель давал огромный кусок толстенного сала. И совершенно по-другому к нам относился.

– Что было самым страшным на фронте?

– Страха как такового я не испытывал. За все время чувствовал страх два раза – и оба раза меня ранило. А так, когда видел, что кто-то голову пригнул, мог даже крикнуть: «Чего ты гнешься?!» Тот отвечает: «Да вот же бомбят» или еще что-то. Это, может быть, было какое-то ухарство или даже разгильдяйство. Молодость. Ребята говорили, что чувствовали страх, а я как-то всегда думал про себя, что в бою не погибну. Даже товарищам говорил, что до победы дойду, ведь в мирное время какая жизнь настанет, как прекрасно будет!

– Вши у вас были?

– У нас, танкистов, не было. Когда мы ехали на фронт в 1943 году, среди нас были фронтовики. Помню, старший лейтенант разделся и начал себя смазывать газойлем. Спрашиваем его, для чего, тот отвечает: «Чтобы вшей не было». Я весь 1944 и 1945 годы провоевал, но вшей не встречал. Мы мылись регулярно, заставляли нас даже зимой купаться. Под бочку с водой бросали хворост, нагревали воду и с помощью танковых ведер мылись прямо на снегу.