Читать книгу ""По своим артиллерия бьет..." Слепые Боги войны - Владимир Бешанов"

Вторым недостатком является большая грязь в мастерских. Меня не раз высмеивали, когда я требовал убирать и выметать весь зал прессов. Мне всегда возражали, что ведь снова будет грязь. При разборке подмосток или лесов их разламывают и просто оставляют лежать. Целыми днями и неделями такое препятствие мешает ходить сотням рабочих. При этом теряется не только время, но и рабочие подвергаются опасности падения. С беспорядочностью связана также и неаккуратность во времени. Совсем не годится, чтобы к каждому положенному перерыву прибавлялось еще 20 минут или полчаса. При таком большом производстве теряется на одном этом не менее 100 часов времени каждую неделю.

Я много раз сердился, когда мастера или ударники, которым я показывал дурную работу, ничего не стоящую, по-моему, утверждали, что эта работа достаточно хороша, и это в присутствии тех рабочих, которые эту плохую работу делали».

Таких писем-отзывов было достаточно много. И.Л. Солоневич называл их рассуждениями «легкомысленных иностранцев»:

«Легкомысленный иностранец может упрекнуть и меня, и рабочего, и мужика в том, что, «обжуливая» государство, мы сами создаем свой собственный голод. Но и я, и рабочий, и мужик отдаем себе совершенно ясный отчет в том, что государство — это отнюдь не мы, государство — это мировая революция. И что каждый украденный у нас рубль, день работы, сноп хлеба пойдут в эту самую бездонную прорву мировой революции: на китайскую красную армию, на английскую забастовку, на германских коммунистов, на откорм коминтерновской шпаны; пойдут на военные заводы пятилетки, которая строится все же в расчете на войну за мировую революцию; пойдут на укрепление того же дикого партийно-политического кабака, от которого стоном стонем все мы. Нет, государство — это не я, и не мужик, и не рабочий. Государство для нас — это совершенно внешняя сила: насильственно поставившая нас на службу совершенно чуждым нам целям. И мы от этой службы изворачиваемся, как можем.

Служба же эта заключается в том, чтобы мы возможно меньше ели и возможно больше работали во имя тех же бездонных универсально революционных аппетитов. Во-первых, не евши, мы вообще толком работать не можем — одни потому, что сил нет, другие потому, что голова занята поисками пропитания. Во-вторых, партийно-бюрократический кабак, нацеленный на мировую революцию, создает условия, при которых толком работать совсем уж нельзя. Рабочий выпускает брак, ибо вся система построена так, что брак является его почти единственным продуктом; о том, как работает мужик, видно по неизбывному советскому голоду…

Кипит веселая социалистическая стройка, перерабатывающая металл в ржавчину, а людей в рабов или трупы…

Психологией рабства, изворачивания, воровства и халтуры пропитаны эти будни…

Когда у вас под угрозой револьвера требуют штаны — это еще терпимо. Но когда у вас под угрозой того же револьвера требуют, кроме штанов еще и энтузиазма, жить становится вовсе невмоготу, захлестывает отвращение».

В этом, по сути, и заключалась основная проблема социалистического строительства. Можно было приобрести за валюту технологии и новейшие станки (которые будут потом месяцами валяться под снегом и кучами мусора), но негде было купить квалифицированных и притом «сознательных», работающих за идею, рабов. К примеру, в строительство первой очереди Новокраматорского машиностроительного завода вложили более 600 миллионов рублей, в США и Германии закупили технологии и уникальное оборудование, но, как рассказывал имевший «низшее образование» и чекистскую закалку директор НКМЗ И.Т. Кирилкин, «не подумали, кем будут обслуживаться станки и сложнейшие машины, кто будет управлять производством». «За эту беспечность пришлось расплачиваться с первых дней эксплуатации. Когда надо было пускать завод, то оказалось, что некого ставить к станкам». «Узкие места» прикрывали, направляя на рабочие места немногочисленный инженерно-технический персонал. На строительных площадках будущего Уральского завода тяжелого машиностроения уникальное импортное оборудование монтировалось и запускалось под открытым небом, а параллельно вокруг него возводились стены цехов. Вот что писал в журнале «Наши достижения»(!) один из инженеров: «Строительство цеха № 1 не было закончено, крыша не покрыта, здание не застеклено. Все выходы и входы были распахнуты настежь. Точнейшие станки были открыты для пыли, ветра и дождя».

В 1932 году завод № 8 по плану должен был сдать 125 малокалиберных зениток, а предъявил только 47, из которых военная приемка приняла три. Детали автоматики подгоняли вручную самыми бархатными рашпилями, а она, зараза, все равно не работала. Наши специалисты грешили на немцев, предоставивших неверные чертежи; сотрудники ОГПУ грешили на наших специалистов, и кто бы осмелился спорить.

21 февраля 1933 года главный конструктор завода В.М. Беринг за создание «сорокапятки» был награжден орденом Красной Звезды, а 10 августа его арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму как руководителя «вредительской группы», срывавшей выпуск оборонной продукции. По обычаю того времени было организовано Специальное КБ ОГПУ, которому предложили в кратчайший срок «исправить дефекты конструкции» артиллерийских систем на заводе имени Калинина. В 1933–1934 гг. на противотанковой пушке были внедрены вертикальный затвор с полуавтоматикой, что обеспечивало скорострельность 15–20 выстр./мин, внесли изменения в поворотный механизм, деревянные колеса заменили фордовскими на пневматических шинах. Что касается зенитных автоматов, то они упорно отказывались стрелять. В конце концов их сняли с производства. Заодно похоронили и заказ на 37-мм систему 11-К: за два года армия не получила ни одного автомата Виккерса.

В феврале 1934 года Коллегия ОГПУ влепила В.М. Берингу «10 лет через расстрел», и конструктор самой знаменитой и самой массовой пушки начального периода Отечественной войны отправился этапом в Сибирь.

В Германии автоматические зенитные пушки «Рейнметалл» были приняты на вооружение вермахта под наименованиями 2-см Flak 30/38 и 3,7-см Flak 18/36 и весьма успешно служили до конца Второй мировой войны. Завод имени Калинина только в конце 1939 года, освоив изготовление «мелких деталей», запустил в серию 37-мм автомат 61-K, скопированный с 40-мм зенитной пушки «Бофорс» L/60. К орудию был разработан бронебойный боеприпас, и оно считалось «противотанково-зенитным».

От «трехдюймового» калибра немецкие военные отказались сразу, сделав ставку на превосходную 8,8-см зенитную пушку Круппа Flak 18 с полуавтоматическим затвором, скорострельностью 15–20 выстр./мин и досягаемостью по высоте 10 600 м. Ее 10-кг снаряд, вылетавший из ствола с начальной скоростью 810 м/с, был одинаково эффективен как против самолетов, так и против бронетанковой техники и долговременных огневых точек. Вес системы в боевом положении — 5000 кг, в походном (с четырехколесной повозкой для транспортировки) — 8200 кг.

В СССР к 1937 году тоже пришли к выводу о необходимости увеличения калибра и мощности зенитных орудий. В 1939 году была принята на вооружение 85-мм зенитная пушка 52-К, созданная по проекту Г.Д. Дорохина путем наложения 85-мм ствола с полуавтоматическим затвором и дульным тормозом на четырехколесную платформу пушки 3-К. Сам ствол получили, втиснув 85-мм свободную трубу в кожух 76-миллиметровки, сохранив практически неизменными качающуюся и вращающуюся части «Рейнметалла». Вес снаряда составил 9,2 кг, начальная скорость 800 м/с, дальность стрельбы 15 500 м, потолок 10 500 м, максимальная скорострельность 15 выстр./мин, вес системы 4500 кг.