Читать книгу "Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера. 1920-1945 - Генрих Гофман"

Велев мне вернуться в гостиницу и все приготовить, он добавил, что, уходя из отеля в рейхсканцелярию, я не должен пользоваться лифтом, но выйти через запасной ход.

Прежде чем мы сели в ожидавшие нас машины, мне удалось обменяться с Гитлером несколькими словами.

– Куда мы, Гитлер, в Норвегию? – спросил я.

– Да, – ответил он, – кто вам сказал?

– Никто, просто догадался, – поспешно сказал я.

Гитлер оценивающе глядел на меня с минуту.

– Ладно, только никому ни слова, Гофман!

Эскорт отправился в направлении аэропорта Стаакен, но, ко всеобщему удивлению, там не остановился, а поехал дальше. Остановился только последний автомобиль, чтобы загородить дорогу для всех следующих машин. Мы продолжали путь, как будто собирались проделать все путешествие на колесах. Но вдруг мы остановились у закрытого железнодорожного переезда со шлагбаумом, где стоял спецпоезд фюрера. Нам велели как можно быстрее садиться в поезд, и через несколько минут он двинулся на север. Вся честная компания собралась в вагоне-ресторане и начала обмениваться гипотезами. Мы направлялись в сторону Гамбурга, и все сошлись на том, что мы едем в Норвегию. Гитлер только улыбался и поощрял нас в наших догадках. Он обернулся ко мне.

– Ну, Гофман, вы взяли с собой надувной круг для плавания? – спросил он.

– Нет, герр Гитлер, не взял, – ответил я. – Во-первых, я умею плавать, а во-вторых, я вполне уверен, что он не понадобится, потому что вы плавать не умеете, а свой круг не взяли!

В Седле поезд остановился. Руководитель пресс-группы Дитрих принес последние телефонограммы из Берлина, и ночью поезд продолжил путь. Гитлер просмотрел телефонограммы и затем удалился к себе, пожалуй раньше обычного.

Примерно в полночь, к своему изумлению, я увидел, что мы снова проезжаем Селле. На рассвете, необычно рано для него, Гитлер вышел к завтраку, и тогда стало ясно, что весь ночной переезд был камуфляжем, чтобы скрыть истинный пункт назначения. Пока всходило солнце, Гитлер достал из кармана часы и положил их перед собой. Вскоре он снова взял их в руку, начал отсчитывать секунды и потом торжественно сказал:

– Господа, ровно пять сорок пять – в этот самый миг раздаются первые выстрелы!

Это было 10 мая 1940 года. Началось наступление на запад! Еще один из сюрпризов Гитлера!

Дату наступления, как мне сказали, откладывали несколько раз. Гитлер решил, что она будет зависеть от погоды, и метеопрогноз заставил его выбрать 10 мая. Метеоролога, давшего точный прогноз, позднее наградили прекрасным золотым хронометром с приличествующей случаю надписью.

При ярком солнечном свете мы доехали до Ойскирхена, что под Кельном, где пересели в ожидавшие нас автомобили. Через час мы прибыли в «Фельзеннест»[7], первую из ставок фюрера неподалеку от Мюнстера на Эйфеле.

В июне 1940 года в своей ставке «Вольфсшлюхт» в Брюи-де-Пеш под Брюсселем Гитлер получил известие о капитуляции французов. На мгновение он отбросил достоинство Верховного главнокомандующего вооруженными силами и радостно стал хлопать себя по бедру; и именно тогда Кейтель, охваченный чувствами, сказал пророческую фразу: «Мой фюрер, вы величайший полководец всех времен!»

Неподалеку от штаб-квартиры стоял прелестный домик, из которого по соображениям безопасности выселили жильцов. Размещенные в нем солдаты показали мне маленькое обращение, которое нашли приколотым к двери: «Владелец этого дома – местный учитель немецкого языка. Он просит всех, кто может оказаться в нем, уважать его собственность. Бог да наградит вас!»

– Вы бы посмотрели, герр Гитлер, с какой любовью его соотечественники присматривают за садиком и как заботливо они относятся ко всему, что есть в доме, – сказал я, рассказывая Гитлеру об этом случае.

Он явно был очень доволен.

– Я не хочу, чтобы мои солдаты вели себя во Франции так, как вели себя французы на Рейне после Первой мировой! – Его лицо приобрело суровое выражение, когда он продолжил: – Я приказал всех мародеров расстреливать на месте, хочу добиться с Францией истинного взаимопонимания. Я предложу им очень легкие условия перемирия и заключу с французами самый великодушный мир, хотя это они объявили мне войну.

Потом мы поехали в Компьен. Я не мог удержаться от того, чтобы не сообщить Гитлеру о своих впечатлениях.

– Это место стало для французов чем-то вроде паломнического центра, – сказал я. – Обычно паломники покупают иконы и молитвы. Но здесь все покупают открытки и цветные картинки с подписанием перемирия 1918 года!

– Я не виню французов за это, – сказал Гитлер и сделал приглашающий жест. – Но теперь наша очередь, Гофман! Пойдемте дальше!

Так я запечатлел на фотопленке исторические события в том же самом железнодорожном вагоне в Компьенском лесу; как и у моих французских коллег в 1918 году, мои фотографии 1940 года разошлись до краев земли.

Пока мы ехали от «Вольфсшлюхта» до павшего Парижа, Гитлер сказал:

– Я так рад, что Париж спасен. Какая была бы тяжелая потеря для европейской культуры, если бы этот чудесный город пострадал[8].

Один случай он никак не мог забыть – когда побывал в опере.

– Это моя опера! – вскричал он весело. – С ранней юности я мечтал увидеть этот великолепный образец французского архитектурного гения!

Война, власть, политика – все было забыто, и он ходил по зданию Оперы, как будто собирался навсегда запомнить все его уголки.

Еще он посетил Дом инвалидов, где долго стоял в благоговейном раздумье, будто разговаривая с великим императором.

– Это был величайший и замечательнейший миг моей жизни, – тихо сказал он.

Осенью 1940 года завершилась подготовка к операции «Морской лев» – вторжению в Британию. Откомандированные войска уже сконцентрировались в районах высадки на побережье Ла-Манша, военно-морские и воздушные силы стояли наготове, и Гитлеру оставалось лишь нажать кнопку, чтобы операция началась. Британия тоже находилась в полной боевой готовности, с часу на час ожидая стремительной атаки… Но ничего не произошло.

Отказ от операции породил множество слухов и догадок. Все знали, что, разгромив Францию, Гитлер твердо намеревался сокрушить Великобританию; но в последний момент передумал и решил вместо этого напасть на Россию и, таким образом, повернул ход войны так, что итогами ее историки будут заниматься еще много лет.

Сам я не знал ни о планах, ни о подробностях операции «Морской лев», ибо в этом случае, как и во всех остальных, Гитлер следовал своему неизменному принципу: каждому отдельному человеку заранее нужно сообщать только те подробности, которые необходимы ему для выполнения своей роли в общем замысле. По этой причине события осеннего вечера 1940 года, кажется это было 19 или 20 сентября, не произвели на меня никакого особенного впечатления – в то время.