Читать книгу "Заземление - Александр Мелихов"

В кармане, где вчера плющились письма Фрейда, завибрировал мобильник. Он поймал его не сразу и чуть не выронил в яму — пальцы после таблеточной ночи еще плохо слушались. Калерия, мать ее так, не ответить он не решился.

— Да, прямо сейчас. Или вам нужно прислать сопровождающего с повесткой? Вы знаете, где наше отделение? Вот и чудненько. Хочу поговорить о вашей супруге.

Он почувствовал подлое облегченьице и, чтобы хоть отчасти искупить его, набрал Симу. Но как, проснувшись, он ее не застал, так и сейчас она была недоступна. Не удалось предупредить, что ею интересуются, может быть, даже и о чем-то сговориться. Хотя о чем? Кто знает, что еще эта тварь задумала?

УМВД на заурядном фасаде сияло золотом. Слева траурно свисал трехцветный российский флаг, справа был полунамотан на древко какой-то красный с неясным желтым кренделем. Пытаясь собрать свою решимость, он прошелся вдоль здания. Затормозил огромный черный автомобиль, из него спустился огромный черный бандит, вернее, черной на нем была только расстегнутая куртка-косуха, напяленная в августе, очевидно, для устрашения, но крупная бритая голова и золотая цепь на шее дышали тьмой. Бандюга вошел в дверь, как к себе домой, ну, а ему, законопослушному гражданину, тогда уж и сам бог велел (опять бог, но ему было не до богоборчества). Сердце работало в усиленном режиме, но до вчерашнего было далеко, к тому же и таблеточная очумелость помогала.

За стеклом, будто где-нибудь на почте, печатала на компьютере приятная девушка в милицейской форме, а через полукруглое окошко пыталась до нее докричаться юная горянка с остервенелыми слезами в голосе:

— Они же все дрались, почему всех выпустили, а моего брата оставили?!.

Девушка за стеклом продолжала печатать, будто не слышала.

— Ну ничего, сейчас Рашидик приедет, он всех вас вы…т!!!

Никакой реакции. Вот не думал, что женщины Востока могут так выражаться…

Джигитка пометалась и ринулась наружу. А он, даже не пытаясь бороться с угодливостью, пригнулся к окошку, проклиная свой живот, наверняка лишавший его всякого сочувствия со стороны женского пола.

— Здравствуйте, меня вызывала Калерия…

Вдруг забыл отчество, но Калерию-Холерию знали и без отчества.

— Подождите, она к вам спустится.

Путь в длинный темноватый коридор (учреждение как учреждение) был наполовину перегорожен канцелярским столиком, за которым, при телефоне, сидел молодой человек в милицейской форме, тоже довольно приятный. Похоже, самой неприятной здесь была Калерия.

Он принялся за доску объявлений и даже немного увлекся. Добровольная дактилоскопическая регистрация, «горячая линия» по вопросам несогласия с действиями должностных лиц…

На всякий случай он записал номер.

Мужчин, прошедших службу в вооруженных силах…

— Пройдемте.

Приветствия Калерия исключила как уступку замшелым привычкам, оставила только работающую часть. Кажется, заземлилась поглубже его самого.

На этот раз она была, однако, в легкой цветастой юбке, трижды опоясанной какими-то кружавчиками, и короткой светлой кофточке, открывающей непропеченный — пупок! Бог ты мой, она что, вообразила себя женщиной?..

Слегка, однако, обнадеженный, он попытался с нею заговорить, чтобы хоть чуть-чуть разрядить обстановку, но она никак не реагировала, продолжая отщелкивать стальными каблучками кабинет за кабинетом, — справа-слева, справа-слева…

Прощелкала по бетонной лестнице на второй этаж, открыла стальную дверь с наборным замком. Дверь за спиной грохнула железом, будто в каком-то корабельном трюме, и в павшей тишине он явственно расслышал вопли, несущиеся из дальнего конца коридора, где недосягаемо сияло зарешеченное окно (лунатикам здесь ничего не угрожало). Как и все россияне, он был начитан и наслышан о самоубийственных признаниях, добытых пытками, но все же постарался отсечь даже проблески мысли, что это может иметь какое-то отношение и к нему. Но как отсечешь, когда это носится в воздухе: «щас будем тебя пидорасить»… бутылка… разрыв сфинктера…

Нет, к такому он не был готов, в детстве его учили только красиво смотреть в глаза винтовке перед расстрелом.

Вопли тем не менее приближались, а мурашки по спине, подмышкам и гениталиям бежали все гуще. Проклятье, Калерия распахнула дверь именно в эту пыточную:

— Входите.

Бандит в косухе вопил в телефон, так что вздувались толстые жилы на бычьей шее, вольно охваченной массивной золотой цепью:

— Тебе в лом задницу от дивана оторвать, чтоб к девяти до суда доползти, а он из-за этого еще один велик скоммуниздил!!! Ты запомни, я тебя в последний раз предупреждаю!

Он с четвертой попытки воткнул трубку в ее ложе и как ни в чем не бывало обратился к Калерии:

— Ни хера не хотят работать, — в его осипшем от воплей басе звучало что-то вроде уважения.

— А вот мне, Игорек, с товарищем надо поработать. Не погуляешь?

Господи, она еще и кокетничать пытается…

— Лерочка, для тебя… Хоть цепуру с шеи.

И на это кокетство еще имеется спрос!..

— Садитесь, — она положила перед собой на бывалый конторский стол прямоугольный приборчик размером с мобильник. — Имейте в виду, я вас пишу. Итак, картина маслом: главный подозреваемый на сегодняшний день — ваша жена. Она наследница, она главный выгодоприобретатель. К тому же вы сами сказали, что у нее имеется мотив личной неприязни: смерть матери.

— Я совсем не это сказал! И вообще для примера, а не конкретно. Я сказал, что в подсознании у любого из нас могут быть мотивы, о которых мы не знаем — и у меня, и у вас, и у…

— Не переводите стрелки. Разговор идет не обо мне, а о вашей жене. Но я допускаю, что она могла быть бессознательным организатором убийства и сама об этом не знать.

— Это как?..

— Недавно через нас проходила женщина, которая жаловалась, жаловалась на мужа любовнику, а тот взял да и проломил ему голову гантелью. Сделал ей подарок к Новому году.

— На что вы намекаете? У моей жены нет любовника.

Он едва сумел выговорить эти слова, настолько вдруг пересохло во рту.

— Все мужья так думают. Имеется у нее какой-нибудь старый друг?

— Она со школы дружит с таким, Берсеневым из нашего подъезда. Но он филолог, сноб — какие там гантели! У него даже в школе было прозвище из Шекспира — Лаэрт. Не Мироха какой-нибудь.

— Так, Берсенев, берем в разработку.

— Вам ничего сказать нельзя! А чтобы Сима — это вообще бред! Она просто обожала отца… Обожает, я хотел сказать. Ее воспитывала нянька при доме, вела себя как родная, а потом насплетничала, что отец с ней жил. Это Симу ужасно оскорбило — он ведь еще и священник, им даже жениться во второй раз запрещено…

— Ага, значит еще один мотив.