Читать книгу "Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк"

И тут Нана выходит из-за портьеры, в лифчике, наполовину скрывающем ее груди. Ей всего восемнадцать, но она знает, как вертеть мужчинами, и просит прощения за такой прием, появляясь перед ними «с голыми руками, голыми плечами и грудью, сияя очаровательной молодостью».

Берти находит еще один галантный ответ: «Это мне следует просить прощения, сударыня. Но я не мог устоять перед желанием выразить вам свое восхищение…»

Вламываются актеры с шампанским (а ведь это всего лишь антракт – через несколько минут Нана должна вернуться на сцену), так что в уборной скоро становится слишком тесно от мужчин, столпившихся вокруг полуголой девахи. Золя так комментирует эту сцену: «И никто не смеялся над этим странным смешением, когда подлинный принц, наследник престола, пил шампанское с дешевой актрисой – и прекрасно чувствовал себя на этом… маскараде королевской власти… в обществе театральной горничной, падших женщин, фигляров и торговцев живым товаром».

Берти поддразнивает влюбленного графа де Мюффа англо-французской шуткой: «Да, видите ли, дорогой граф, у вас здесь недостаточно ценят красивых женщин. Мы всех их переманим». В этом как раз и состояла цель его визита в театр, да и вообще в Париж.

Берти остается в уборной, пока костюмерша помогает Нана надеть тонкую прозрачную тунику, и, как отмечает Золя, «полузакрыв глаза, следил взглядом знатока за волнистыми линиями ее груди». Принц выразил желание прослушать третий акт за кулисами, и там, пока Нана стоит, кутаясь в меха, в ожидании своего выхода, начинает действовать. Он отводит ее в сторонку и говорит с ней, «не спуская с нее своих полузакрытых глаз», и Нана, «не глядя на него и улыбаясь, утвердительно кивает головой». Дело сделано. Она сбрасывает с себя меха и, обнаженная, выходит на сцену.

После спектакля поклонники рвутся проводить Нана из театра, толпятся у служебного выхода, но тут один из них, рассерженный граф, вдруг замечает, что она исчезла. Его высочество преспокойно усадил Нана в свою карету. Остальные мужчины раздосадованы, но они не ревнуют к Берти. Это естественный порядок вещей. Нана была женщиной для всех, и теперь она досталась тому, кто заплатил больше всех или стоял выше всех в социальной иерархии, в данном случае – английскому принцу.

В игре обольщения Берти легко одержал победу даже над искушенными парижанами.

IV

Золя, возможно, и нарисовал точный портрет Берти (во всяком случае, по воспоминаниям очевидцев), но немного несправедливо обошелся с настоящей Гортензией Шнайдер. Начать с того, что ей было далеко за тридцать, когда она познакомилась с Берти, а Нана все еще в девическом возрасте. Как певица Гортензия была на голову выше Нана; ее сопрано стало голосом (не говоря уже о пышном теле) парижских оперетт Жака Оффенбаха, уроженца Германии[161]. В описании любительских спектаклей Золя, кажется, больше вдохновляла кокотка Мери Лоран, которой, как и Нана, в 1867 году было восемнадцать лет, и она прославилась как Венера в хите Оффенбаха, оперетте «Прекрасная Елена», где появилась – обнаженная – в раскрытой золотой раковине, прямо-таки пухлая версия картины Боттичелли на ту же тему[162].

Гортензия Шнайдер была профессиональной певицей. Кто-то из журналистов писал, что у нее был голос, который Обер (модный композитор) «приходил слушать всякий раз, когда чувствовал необходимость устроить восхитительное промывание ушей». Звучит как название французского метода лечения, но задумано определенно как комплимент.

В 1867 году Гортензия блистала в сатирической опере-буфф Оффенбаха «Великая герцогиня Герольштейнская», где остро высмеивается придворная политика. Великая герцогиня, хозяйка мелкого германского герцогства, бредит мужчинами в военной форме и влюбляется в простого солдата по имени Фриц. Она назначает его главнокомандующим своей армией, отправляя в отставку прежнего генерала с говорящим именем Бум. Пьеса, с ее очевидным антипрусским посылом, стала хитом сезона, и 15 мая 1867 года Берти пришел увидеть ее в Théâtre des Variétés[163] на бульваре Монмартр. Как и весь Париж, он тотчас подпал под чары Гортензии.

В описании сладострастной Нана Золя, конечно, не преувеличивал магическое воздействие Гортензии на мужчин. Все тот же парижский журналист, нахваливающий ее голос, говорил, что она обладала «рубенсовскими формами, обезоруживающей улыбкой и кокетливым взглядом – сочетанием, которое довело бы до греха и архиепископа».

Молодой певец кабаре, Паулюс, вспоминал Гортензию как «триумфальную фигуру Второй империи. Ее двор был так же популярен, как и Тюильри [парижский дворец Наполеона и Евгении], только еще веселее. Любой суверен, прибывающий в Париж, едва покончив с официальными приветствиями, спешил к ней, чтобы вымолить у красавицы улыбку и… все остальное. А ее сердце было открыто для гостей так же, как и ее дом».

Среди воздыхателей и предполагаемых любовников Гортензии были Наполеон III, русский царь Александр II, принц Людвиг Баварский, португальский король Луиш I, император Австрии Франц-Иосиф и Берти. Если бы Гортензия Шнайдер была дипломатом, она могла бы играючи остановить все войны в Европе XIX века.

Одним словом, в 1867 году Гортензия была непревзойденной звездой парижской сцены, и заполучить ее в качестве «зарубки» на ножке кровати было большой удачей для Берти. В современных реалиях это было бы равнозначно тому, что молодой английский принц приехал в Голливуд и соблазнил Скарлетт Иохансон или (если уж совсем в духе времени) Брэда Питта.

Во время своего визита на «Экспо-1867» Берти, судя по всему, пошел по проторенной дорожке: за bonjour[164] в императорском дворце последовал сладострастный bonsoir[165] у Гортензии, и, видимо, какое-то время он поддерживал с ней отношения. Биограф Берти, Кристофер Хибберт, называет Гортензию «любимой компаньонкой принца» в 1868 году, и это на фоне ее длительного романа с вице-королем Египта

Исмаилом Великолепным (имечко, несомненно, сам себе выбирал), который начался во время его визита в Париж на Exposition, а продолжился уже в Египте, куда приехала Гортензия. Как и вымышленная Нана, Гортензия Шнайдер вела свои любовные дела с мастерством театрального агента, и это объясняет, как ей удалось, на пятом десятке уйдя на покой, прожить долгую счастливую жизнь на пенсии, заработанной сценическим и иным трудом.

V

В 1867 году Берти нашел время и на то, чтобы насладиться обществом другой известной Джулии Бенени Баруччи, которая сама себя называла «парижской шлюхой номер один». Известная как Ла Баруччи, эта знойная итальянка, не стесняясь, плохо говорила по-французски, но это не помешало ей стать одной из самых известных куртизанок топ-уровня, grandes horizontales, и к тридцати годам она уже заработала своими услугами достаточно, чтобы купить себе особняк на Елисейских Полях. А в доме напротив жила ее коллега по цеху, знаменитая Ла Пайва, которая начинала свою карьеру в 1840-х годах в Лондоне, где спала с английскими лордами, а теперь устраивала шикарные светские суаре, на один из которых наверняка заглянул и Берти во время своей поездки на выставку.