Читать книгу "No Woman No Cry. Моя жизнь с Бобом Марли - Хэтти Джонс"

— Ой, ты сама ведешь машину?

Потом он сообразил, что кого-то не хватает, и добавил:

— А куда ты дела Реджи?

После этого я получила права и все, что было необходимо. И почувствовала, что совершила большой шаг вперед. Но я все еще боялась путешествовать далеко. Я редко выезжала, только в магазин, или на Хоуп-роуд, или покатать детей. Однажды я обнаружила вшей у Зигги — он подцепил их у кого-то в местной школе. Я забрала детей оттуда и отдала их в другую школу, так что теперь мне приходилось их подвозить каждое утро.

Для меня настало время учения. Боб все еще приходил и уходил когда хотел, но я относилась к этому спокойно. Я училась жить не только одна с детьми, но и без постоянного мужчины в доме — и не столько физически, сколько эмоционально. Я даже поняла, что, увы, возможно, придется рано или поздно развестись, учитывая то, как мы жили теперь. Все было так странно. Иногда я спрашивала себя: «Ну и что это за отношения?» Приходилось напоминать себе, что частично нынешняя ситуация сложилась благодаря успеху, и успех же дал нам дом, в котором мы жили, еду (я не переставала возносить хвалу за то, что не нужно больше голодать). У меня были планы сделать пристройку к дому и сад… Я решила, что нужно проявлять терпение, крепиться и тем самым беречь рассудок, чтобы ка кие-нибудь дополнительные неприятности не свели меня потом с ума. Надо сохранять ясную голову, чтобы поднять свою семью, на том я и сосредоточилась. И на лучшем, что между нами было. Думая о Бобе, я говорила себе: ну ладно, пусть все эти женщины развлекают его, а я буду любить моих детей, любить себя, и посмотрим, что из этого выйдет.

Думаю, это важно: я по-прежнему оставалась самой собой, Ритой, я не махнула на себя рукой и не забыла о себе, только переваривала происходящее. Мне всегда удавалось сохранить в себе личность, с самого начала, ко гда для других я была Чернушкой и вынуждена была доказывать, что стану человеком. Так что я никому не позволяла уничтожить Риту. Рита что-то значила, у Риты была роль, и была жизнь, в которой она эту роль играла.

Одно время, вскоре после нашего переезда в Булл-Бэй, Боб исчез почти на два месяца, и мы не знали, где он находится. Одни говорили, что он в Англии, другие — что он уехал в Негрил. В то время Эстер Андерсон все еще ездила в туры с «The Wailers», но это уже, наверное, был конец их романа. (Пару лет назад она приезжала на Ямайку и сказала, что они с Бобом построили дом в Негриле — на ее деньги. Возможно, она думала, что я претендую на дом, но я даже близко не хочу с этим связываться!) Но тогда она была с Бобом какое-то время, а потом он пропал, и мы не могли его найти, пока в один прекрасный день он не объявился в нашем доме в Булл-Бэй.

Я была удивлена и определенно морально не готова, когда услышала шум подъезжающей машины. Вышла во двор — а там Боб. Я даже не знала, что сказать, и просто спросила:

— Где ты был?

А он ответил:

— Не знаю!

Пока Боб жил в режиме «я не знаю», я проводила свои дни одна с детьми. Много одиноких дней и ночей. Тетушка, конечно, приезжала регулярно, когда мне нужно было отправиться куда-нибудь, куда я не могла взять Стивена, и иногда оставалась ночевать, когда было слишком поздно возвращаться. Друзья помогали нам — например, приносили воду с колонки. Нужно было много воды, потому что я очень хотела разбить там сад. Почва во дворе была плохая, в основном песчаная с морского дна. Люди говорили мне:

— Ты ненормальная, здесь ничего не вырастет.

Но я им отвечала:

— Подождите, вот увидите.

Помню выражение их лиц, когда они и правда увидели мои папайи и шпинат!

Много позже, уже разъезжая с концертами, я привозила с собой разные разности. Каждый раз, отправляясь куда-ни будь, я не могла дождаться возвращения, потому что везла домой новые саженцы. В саду всегда находилось место для улучшений. Я построила веранду, забор вокруг участка, разбила лужайку для детей, где они играли в войну, или в кукольный домик, или в школу (с Шэрон в роли учительницы), или лазали по деревьям — они все время чем-то были заняты. Тетушка учила их песням, как меня в детстве. Просто смотреть, как они расцветают на чистом воздухе и на просторе, а не в тесноте комнатки в Тренчтауне, — этого было достаточно, чтобы убедить меня в правильности переезда в Булл-Бэй. Я до сих пор благодарна Габби за это.

Виндзор-Лодж был очень уютным местом, я до сих пор так думаю, наверное, потому, что это был мой первый собственный дом и к воспоминаниям о нем примешивается сентиментальность. Из-за этого я не могу с ним расстаться — недавно я позвонила своему юристу и спросила:

— Где купчая на Виндзор-Лодж?

Он перезвонил мне потом и подтвердил:

— По нашим документам, миссис Марли, эта собственность числится за вами.

Очень милое место; иногда я думаю, что надо бы сделать там ремонт. Даже манговое дерево по-прежнему растет и плодоносит. В любом случае, я не могу продать Виндзор-Лодж. Моим детям там тоже нравится, и у всех нас осталось много воспоминаний об этом доме. Когда дети выросли и начали зарабатывать, Зигги и Стив построили себе дома на участке по соседству и приезжают туда отдыхать.

— Ой, мамочка, — говорят они мне, — там так замечательно, мы туда ездим, когда хотим помедитировать.

Так что когда мне советуют: «продай», «избавься», «тебе это все уже не нужно», я отвечаю: «Нет, нет и нет!» Это было мое начало — как можно продать свое начало?

Если Боб не был в отъезде, он посещал Булл-Бэй, чтобы повидать детей, хотя наши с ним отношения уже стали просто приятельскими. Иногда он привозил с собой других женщин, вроде американки Иветты Андерсон — он хотел, чтобы я помогала ей в издательских делах. Многие из наших друзей не обращали внимания на его поведение, другие же не могли понять, что происходит, и осуждали Боба. Но тот факт, что некоторые люди мне симпатизировали, не менял моего поведения — я видела проблему, но не собиралась с ней бороться. Потому что, несмотря на слухи и мои собственные наблюдения, все эти женщины оказывались рядом с ним по какой-либо причине, и он объяснял: «Она делает мои фотографии», или «Ее прислала компания „Island“ сделать то-то и то-то», или «Иветта Андерсон — американка, она лучше справится с публикацией». Так что для каждой из них находилось объяснение, особенно если они приезжали на Ямайку и останавливались у Боба на Хоуп-роуд, а мы с детьми жили в Булл-Бэй в нашем «семейном», как мы его называли, доме.

После тех двух месяцев с Эстер Андерсон Боб никогда слишком надолго не пропадал. Иногда, особенно возвращаясь из тура, он приезжал один или привозил друзей, говоря им: «Давайте я покажу вам мой дом!» Потому что для него Булл-Бэй оставался домом. Часто он жаловался, что на Хоуп-роуд ничего интересного не происходит, «все просто живут и радуются, много репетиций, всякие музыкальные дела», но «никто еще не додумался там что-нибудь выращивать» и «ой, какой сад, отсюда и уезжать не хочется!».

Потому что были времена, когда он действительно не хотел уезжать. Я попросила сделать мне подвал под кухней, и мы использовали его как студию. У нас там стоял небольшой магнитофон, и в жару мы спускались туда и отдыхали. Мы не мыслили себе жизнь без музыки. Ночью, после того как я укладывала детей спать и мы прибирали на кухне, все стихало и мы шли туда — иногда, конечно, чтобы заняться любовными играми, потому что гнездышко было очень уютным, — но чаще чтобы репетировать и сочинять. И днем тоже — мы провели там не одно воскресенье вместе с детьми. Дом был всегда полон, потому что обычно ко мне приводили других детей, чтобы я за ними присматривала. Соседские детишки заглядывали — «А миссис Марли дома?» — да и друзья Боба заходили. Но подвал существовал только для нас, и в каком-то смысле это поддерживало мою связь с музыкой, с тем, что я любила.