Читать книгу "Лето, в котором тебя любят - Игорь Гуревич"

– Шабаш! – крикнул Василий. – Привал.

Они расположились у лесного ручья. Василий снял с плеч рюкзак. Смирнов скинул кузов, на дне которого болтался небогатый грибной улов и съестные запасы. Достали нехитрую снедь: бутерброды, тушенку, яйца вареные, сырки плавленые, чай в термосах.

– Свою пока прибереги. Из моих запасов заправимся, – сказал Василий и добавил к столу бутылку «Пшеничной». – Давай по маленькой.

Отвинтил крышку, плеснул в железные кружки. Выпили, закусили. Благодать.

– Еще по чуть-чуть?

Накатили повторно. В бутылке осталась половина, и того меньше. Сомлели. Потянуло на разговор.

– Вот скажи ты мне, учитель, у тебя женка молодая, красивая. На кой ляд ты ее в наш дикий край приволок? Мужики тут ведь голодные, но в теле. Не тебе чета. Они всю жизнь в лесу пашут от зари до зари. Свои бабы до тошноты надоели. А тут накося – такая красавица!.. А офицерье? Да и солдатики в роте лесной тоже не лыком шиты…

– Ты что мелешь, Вася? Водки перепил? – психанул Смирнов.

«Обидчивые мы какие, интеллигенция!..» – подумал Василий.

Вслух ничего не сказал. Опять похлопал примирительно пацана по плечу:

– Будем!

Чокнулись жестяными кружками. Выпили.

– Ну, хорош. Пошагали.

И опять перебежками: от пожни к пожне, через выруба. В конечном счете даже у нерадивого в лесном деле Смирнова ведерко десятилитровое набралось. Ну а Вася, тот и вовсе заполнил всю тару.

– Выходим! – скомандовал провожатый, оценив успехи.

Через полчаса вышли на дорогу.

По ходу дела Василий набрал еще груздей в неведомо откуда взявшийся пакет. У дороги был объявлен привал перед трехкилометровым рывком домой в поселок. Грузди из пакета Вася пересыпал учителю в кузов:

– Теперь порядок. Жена, небось, довольна будет.

«Славный все же мужик, – устало подумал Смирнов. – Всего ничего и побегали – каких-то три часа – и с уловом. А Светланка и не ждет. Думает, до ночи по лесу шаманить грибы будем. Что с нее взять? Городская!»

Как обычно, при мысли о жене Смирнова захлестнула волна нежности, и непроизвольно ком подкатил к горлу. Как он все же ее обожает!

На этот раз к сентиментальным думам о супруге примешалась еще и гордость лесного добытчика: «Она не ждет, не чает, а я почти с полным кузовом грибов». Еще раз приоткрыл крышку: «Ну, не полным, конечно, но больше двух третей – как пить дать».

– Че задумался, учитель? Начисляй, радугу тебе в печень, – Вася уже привычно хлопнул Смирнова по плечу.

Смирнову было хорошо и сладко, и на этот раз он даже не испытал внутреннего дискомфорта от мужицкого панибратства.

Припасы доели, водку допили. Три километра одолели легко и весело, попыхивая на ходу дешевыми сигаретками без фильтра. Посреди двора докурили по последней «приме». Пожали друг другу руки на прощание.

И вдруг Смирнов спросил:

– А ты чего это все радугу в печень суешь?

Вася неловко улыбнулся:

– А вот и не знаю даже. По-молодости весь мат к месту и не к месту вставлял. В армии, под Ленинградом служил, и вовсе обычных слов меньше говорил, чем тудыть-растудыть. На ту пору случилось, с девчонкой я закадрил. В гарнизоне она жила, прапорова дочь. Красивая девчонка, ласковая. На «вышку» училась, умная, ко всему прочему и порядочная, не в пример бате-сквалыге и несуну, ротному старшине, на котором клейма уже негде было ставить. Сказала как-то при очередной встрече: «Не могу я с тобой больше Василий встречаться. У тебя что ни слово, то мат. У меня такое ощущение, что на меня ушат грязи льют постоянно, а ушат этот не кончается». Так и сказала – «ушат грязи». Нет бы «дерьма», а она, видишь, как, и то покраснела вся. Я в роту с увольнительной вернулся и заскучал. Друг пристал: чего и как? Я ему так, мол, да так: «Как мне, – скажи, – без мата быть? Привык настолько, что просто немею и заикаюсь без вставок этих чертовых. В общем, не по мне эта девка. Придется расстаться». «Ну ты, Васька, слабак, что ли?!» – возмутился дружбан и присоветовал найти замену словесную, чтобы вроде как бы и не мат, но и не совсем речь обычная связная. Так, вставочка для передышки. На психолога два курса недоучился, паразит, вот и умничал. И стали мы с ним этот заменитель словесный изобретать. «Вот как ты себе ее, девушку свою, представляешь? С кем сравниваешь?» А она мне все радугу напоминала, светлая такая, акварельная, как будто вот-вот растает. Ну я и сказал. «А как тебя эта радуга достала?» – спрашивал хитрый кореш. «Ты чего несешь? Что значит, достала?» – я аж позеленел. «А что, нет, что ли? Пилит же, учит жизни, как вести себя, что говорить. Не так, что ли?». Его правда, доставала меня зазноба своими нравоучениями как истинная баба. Но нам, мужикам, видимо, того и надо. В общем, рассмеялся я тогда и сказал, что до печенок она меня достает порой. «Ну вот, значит, и будешь вместо мата говорить «радугу тебе в печень», – сказал довольный собой сослуживец. Я потом до очередной увольнительной тренировался, так и привык. Зазноба тогда чуть удивилась, потом улыбнулась и сказала: «Это все же лучше тех неприличных слов, что ты постоянно произносил». Так и сказала «тех неприличных» и опять покраснела. И я окончательно убедился, что она меня любит. Такая вот история про радугу и печень, – и Вася расхохотался своим воспоминаниям.

«Смотри, да он еще и философ», – подумал Смирнов и улыбнулся. Спросил на прощание:

– А что с девушкой стало?

– Да вон она – два шага дойти осталось. Небось, уже ждет со скалкой, радугу тебе в печень! – Вася достал энзэ из нагрудного кармана в жестяной фляжке, спросил: – Будешь?

Смирнов отрицательно покачал головой.

Вася запрокинул голову и вылил водочное содержимое в широко открытый рот, на два глотка. Еще и потряс. Даже не скривился, искусник:

– Ну, бывай, учитель, – хлопнул по плечу, прошел к дому, поднялся на крыльцо, открыл дверь, вошел.

Дверь захлопнулась.

Зазвякало ведро, что-то грохнулось, послышалась громкая брань Васиной жены:

– Ах ты, сучье племя! – Там-тара-рам. – Налакался! Грибник пи…, пи…, пи…!»

Продолжение арии Смирнов слушать не стал.

Хмыкнул про себя, крутанул головой: «Вот она, жизнь, радугу тебе в печень. А моя…» – и снова на сердце стало тепло, и полетел он на крыльях любви к своей, которую не даст в обиду, не заставит переходить на нецензурную лексику в свой адрес, потому что… потому что… Ах, потому что – и все тут, радугу тебе в печень!..

3

…Грудь жгло. Тошнота выворачивала нутро.

«Г-споди, как плохо! Плохо-то как!..»

Смирнов, спотыкаясь, почти бежал к дороге. Руки болтались из стороны в сторону, как у болванчика. Куртка распахнута. Лицо исказила гримаса то ли боли, то ли отчаянья. Ему казалось, сейчас его хватит удар, молния с неба, разрыв аорты изнутри.