Читать книгу "Месть базилевса - Николай Бахрошин"

От сытости и тепла его разморило. Сидел, смотрел на рдеющие угли и сам не заметил, как глаза закрылись…

А проснулся внезапно, словно толкнул кто. Резко открыл глаза, но вскакивать не торопился. Чувство опасности не проходило, заставляя незаметно, не крутя головой, оглядываться. Вроде тихо, никого рядом… Обычные звуки, шорохи весенней ночи…

Что же его разбудило?

Когда понял наконец, вздрогнул от неожиданности. Шагах в двадцати перед ним высилась над темной тушей огромная мохнатая башка. Пристально наблюдала маленькими темными глазками, влажно поблескивающими в серебряном свете звезд и луны.

Медведь! И ведь как тихо сидит, с застывшей, каменной неподвижностью… Лишь зверь умеет так тихо сидеть. Потому и не заметил сразу.

Во всех землях – будь то на юге или на севере – медведя называют хозяином леса. Или просто – Хозяин. Медведюшко-батюшка! Он силен, как кабан, быстр, как волк, свиреп, как рысь и при этом умный почти по-человечьи. По воде поплывет, по дереву залезет – от него не скроешься. Щедрым летом или обильной осенью медведи редко нападают на людей первыми, но сейчас весна, они, пробудившись от спячки, злы и голодны. Видимо, запах жареного мяса приманил лесного хозяина, догадался Любеня. Тот, по своей хитрой повадке, не торопится нападать дуром, выжидал и осматривался.

Мелькнуло в голове: не понравился он здешнему лешему, раз медведя послал. Другая земля, другой лес, наверное, и просить надо было по-другому.

Что теперь делать? Лук схватить? Бесполезно, если с первой стрелы не убить, разъяришь окончательно… За меч взяться? Тоже дело сомнительное… Рукоять Самосека у него под рукой, конечно, в дороге Любеня всегда был настороже, хватит того, как осенью его застали врасплох. Но такую огромную тушу ударом меча не остановить. Медведь, и умирая, навалится и сомнет… Посох нужен! Он – с рогатиной, концы острые, заточены и обожжены. Но посох прислонен к дереву шагах в трех-четырех, вспомнил Любеня. Рвануть к нему – зверь сразу кинется.

Все эти мысли мелькнули быстро, почти моментально, пока медведь заворочал мордой, почуяв, что его заметили. Оскалился и глухо рыкнул, не скрываясь больше.

Больше не раздумывая, воин вскочил на ноги как подброшенный. Заорал во всю мочь. На его крик, казалось, сами деревья вокруг откликнулись эхом.

Бывалые охотники из родичей не раз рассказывали ему, что медведи всегда пугаются неожиданного. Могут и убежать.

Не убежал! Хотя отпрянул в сторону, косолапо переваливаясь косматой тушей. И тут же, устыдившись собственной слабости, вскинулся на задние лапы. Заревел в ответ так же страшно, словно голосом мерялся.

За эти мгновенья Любеня успел схватить посох-рогатину, выставил перед собой. Теперь – поборемся!

Медведь действительно оказался огромным. Настоящий лесной хозяин. На задних лапах он был раза в полтора выше человека, а весом, наверное, больше впятеро. Шкура с проплешинами от долгой лежки, лапы длинные, широкие, когти на концах, как кривые ножи. Такой махнет лапой, лосю хребет перешибет – нечего делать.

«Так! Всадить рогатину в сердце или под горло, потом можно за меч…»

Медведь медленно, грозно двинулся на него, все еще не опускаясь на передние лапы.

«И почему его глаза показались темными?! Красные они! Как угли горят!»

Потом зверь снова остановился. Взревел еще громче, совсем оглушительно. Постоял, раскачиваясь деревом на ветру, и тяжело, грузно обвалился вперед, распластавшись во всю длину. Когти-ножи скребанули землю почти что у его ног. Длинное жало стрелы попало лесному хозяину прямо в глаз и сразу пробило мозг, сообразил Любеня. То-то показалось, рядом с ухом прошелестело.

Он мгновенно крутнулся на месте, оглядываясь.

– А я думала, он делом занят! А он, оказывается, медведей на живца ловит! И много ли уже наловил, воин? – сказал звонкий, странно знакомый голос.

Глупо приоткрыв рот, Любеня смотрел, как из-за деревьев выходит Зара с луком в руке и колчаном, сдвинутым для удобства вперед. Хоть и в ночном свете, а он сразу ее узнал. Она, Заринка!

– Да ты рогатину-то опусти, сделай милость. Пырнешь еще сгоряча!

– Как ты меня нашла?

– Да мудрено ли? Вы тут с другом своим мохнатым так ревели да орали на всю округу – мертвые небось повскакивали! – хихикнула девушка…

* * *

– Значит, так и шла за мной? – спрашивал он.

– Шла! – подтвердила Зара, вгрызаясь острыми зубками в кусок мяса, сочащийся горячим жиром.

– Всю дорогу?! – продолжал удивляться Любеня.

Она кивнула, не отрываясь. Ела так, словно за спину кидала. Он поджаривал ей на прутке уже третий кусок, а от хлебного каравая лишь пол-ладони осталось.

Наголодалась дорогой. В неярком свете костра, снова раздутого на старых углях, он видел, как осунулось круглое личико Заринки, впали пухлые щеки, а глаза стали как будто больше и ярче.

Да, это он, мужчина и воин, заходил в селения, мог разжиться припасами и передохнуть, сообразил Любеня. Ей, юной, красивой девушке, все-таки опасно одной, вдалеке от рода и дома. Возьмут силком замуж, и все дела. Или – еще похуже… И охота сейчас плохая, по весне не слишком-то разживешься – дичи мало.

Отчаянная она все-таки, его сестренка названая. Надо же – догнала. Учудила!

– А зачем шла? – спросил он наконец.

Заринка на миг прекратила жевать. Глянула оценивающе:

– Как же тебя одного отпустить? Пропадешь ведь!

И снова вцепилась зубами в мясо.

Любеня усмехнулся:

– До сих пор небось не пропал.

– Я вижу, – хмыкнула Заринка. Хитренько скосила глаза на распластанную медвежью тушу.

Он понял намек. Поморщился:

– Ну, медведь… А что медведь?.. Нет, ты, конечно, из лука стреляешь хорошо, – признал он. – С первой же стрелы уложить наповал лесного хозяина надо же ухитриться… Но я бы сам справился.

– Я вижу! – Она улыбнулась уже откровенно насмешливо.

Любеня не удержал строгое лицо, тоже рассмеялся в ответ.

Ишь, какая дева-воительница!.. А выстрелила отлично, это правда. В темноте, издалека, ударить медведю точно в глаз… Редкий мужик-охотник на такое способен.

Положа руку на сердце, он был рад Заринке. Сам не ожидал, что настолько обрадуется. Как будто сердце согрелось от одного ее вида, от звонкого голоска и веселого блеска глаз. Смотришь, и любуешься против воли… Даже то, что она похудела, ее не портило. Наоборот, в ней как будто стало меньше прежнего, детского, сквозь которое все отчетливее проступает манящая женственность. Грубые походные порты из кожи и просторная меховая парка, туго, пальцами обхватить, перетянутая широким поясом с ножом в ножнах, все равно не скрывают выпуклость груди, мягкую игру бедер и ягодиц…

Поймав себя на этих совсем не братских мыслях, он снова нахмурился.