Читать книгу "Чисто альпийское убийство - Йорг Маурер"

— Этого нам еще не хватало! — простонала Урзель. — Теперь на каждом углу будет стоять легавый…

— А по-моему, вас это совершенно не касается. В одну воронку бомба дважды не падает. У полиции наверняка хватает других забот, кроме как беспокоить вас, безобидных владельцев похоронной фирмы.

— А как теперь быть с флешкой, которую мы спрятали там на чердаке?

Голос отважившегося нарушить скорбную паузу звучал робко и подавленно.

Все трое недовольно заворчали. Теперь пробраться на чердак концертного зала было весьма проблематично.

17

После обеда Мария Шмальфус с удобством расположилась на балконе зрительного зала. Сиденья там были мягкие, комфортные, совсем не то что в партере. Дипломированный психолог закрыла глаза. Ее мысли блуждали туда-сюда, однако неизбежно сводились к происшествию в концертном зале. «Отошедшие элементы декора», «стремительное падение», «постороннее вмешательство»… Мария обожала выстраивать свободные ассоциации, проигрывать разные возможности, исключать одни варианты и ставить над другими жирный восклицательный знак. «Существенные строительные дефекты», «недостающие носы», «пропавшие спутницы»… Факты и предположения переплетались друг с другом, кружась вокруг нее в пестром, безудержном хороводе. Однако что это за грохот? Разве нельзя человеку немного расслабиться в кресле и перевести дух? Наверное, это Беккер со своими подчиненными так шумно работают на чердаке, продолжая свои исследования и эксперименты. Да, это были следопыты Беккера, и если приглядеться повнимательнее, то можно даже увидеть, как потолок прогибается под их ногами. Топот и возгласы становились все громче, и вскоре девушка различила голос самого Беккера. Безапелляционным тоном он призывал своих подчиненных пристегнуться страховочными тросами. Зрители, сидевшие внизу, в партере, уже не обращали внимания на трясущийся и прогибающийся потолок — их напряженные взгляды были прикованы к залитой ярким светом сцене, на которую поднималась Пе Файнингер. Пианистка не стала кланяться, а сразу же подошла к роялю, села за него и начала играть, однако топот и выкрики наверху не прекратились — казалось, обитатели чердака стали пританцовывать в такт музыке. Но синхронными эти звуки не были, громыхание на чердаке опережало музыкальный ритм. Теперь потолок поднимался и опускался очень даже заметно. Осветительные приборы, укрепленные на длинной планке, простиравшейся на всю ширину потолка, подпрыгивали и крутились, одни из них гасли, другие направляли свет в никуда. Пляшущее потолочное перекрытие прогибалось вверх-вниз уже на целый метр. Что они там делают? С ума посходили? И тут случилось непоправимое. Конец одной из массивных стальных балок, на которых держалась вся конструкция потолка, вывалился из стены, винты метровой длины согнулись, их концы угрожающе высунулись, в зал посыпались каскады штукатурки и белой пыли. Лишенный опоры потолок накренился к той стене, из которой металлические крепления выпали в первую очередь, и повалился вслед за штукатуркой, обнажая железобетонные сваи. Вскоре оторванная сторона за что-то зацепилась, но отскочила другая, и весь массив потолка, расщепляясь, как пазл, с оглушительным грохотом устремился вниз.

Кое-кто из зрителей заметил надвигающуюся катастрофу, люди вскочили с мест, однако далеко не каждый мог добраться до выхода. Обнажившийся пол чердака ходил ходуном с угрожающим треском, над рядами кресел клубилась пыль, падали увесистые куски цементного раствора, далеко в стороны отлетали обломки металла и дерева. Мария зашлась в вопле, но почему-то не услышала своего голоса. Такого не может быть! Посмотрев наверх, она увидела полностью оголенные стропила. В местах соединения стропильных ног и их пересечения с обрешеткой висели беккеровские следопыты, пристегнутые страховочными тросами. Слегка провалившись, фигуры болтались в воздухе, выкатив от страха глаза и широко разинув рты в беззвучном крике. Сам Беккер висел в центре, его подчиненные — вокруг него, и все они дрыгались, как марионетки в уродливой пляске смерти, в такт музыке, гремевшей со сцены. Между тем пианистка так и не решалась оторвать взгляда от клавиатуры рояля. Пальцы Пе Файнингер бегали по клавишам как ни в чем не бывало, она сыграла несколько шлягеров семидесятых годов, несколько — восьмидесятых; она исполнила классические произведения и музыку эпохи романтизма, сочинения Людвига Бетховена и Фредерика Шопена. Артистка не оглядывалась по сторонам, выколдовывая из рояля энергичные «пир-рили-пи!» и «ра-тонк!», она играла дальше и дальше, чтобы не видеть страшной картины, и сама как будто бы стала марионеткой, конвульсивно вздрагивавшей, но не прекращавшей ни на миг своей исступленной игры.

Под это музыкальное сопровождение плясал и Беккер, и эксперт с молоточком, и Шваттке тоже висела там в вышине, и танцевала, и кричала что-то вдобавок. Откуда там взялась Шваттке, и что такое она кричит? И вообще, разве это ее участок работы — под крышей? Голос Шваттке становился громче, раздаваясь уже прямо над ухом Марии. Николь схватила психолога за руку, крепко сжала ее и потрясла.

— Простите, госпожа Шмальфус, но все уже в сборе!

Мария терпеть не могла засыпать во время аутогенной тренировки.

Николь и Мария стали спускаться с балкона.

— Я храпела? — смущенно спросила Мария по дороге вниз.

— Немножко, — ответила Николь.

Внизу, в фойе, собралась вся следственная бригада. Ждали только Николь с Марией, и те ускорили шаг. Остлер, Хёлльайзен, Штенгеле и Еннервайн смотрели в их сторону, и Марии оставалось лишь надеяться, что коллеги не стояли все это время вот так, слушая ее храп. Первым заговорил Еннервайн:

— Итак, нам нужно еще раз вникнуть в детали внешности той молодой женщины, с которой неизвестный молодой человек пришел на концерт, и постараться установить ее личность. У меня такое чувство, что именно в ней все и дело. Почему дама исчезла? Пожалуйста, поднимите еще раз все свидетельские показания, где фигурирует эта персона. Невысокий мужчина и миниатюрная женщина — как мы будем их называть?

— Может быть, Гензель и Гретель, для краткости? — предложила Мария. В следующую секунду тишину прорезал сигнал мобильника Штенгеле, до крайности банальный — начальные такты «Марша стрелков» Креттнера. С кривой усмешкой коллеги слушали бодрое те-те-ре, казавшееся чем-то чужеродным на фоне задрапированных бархатом дверей и отделанных мрамором стен.

— Эту мелодию мне загрузил племянник, — начал оправдываться Штенгеле, прежде чем ответить на звонок. — Да!

Жестами он дал понять коллегам, что звонок очень важный.

— Да. Да. Да. Да.

Штенгеле был альгойцем с характерным произношением. Звук «а» в этих многочисленных «да», насыщенный и резкий, скорее напоминал крик ворона, чем звук человеческой речи, — так говорят лишь на юго-западе Германии. Это пронзительное «а» можно было даже изучать по многократно повторенному Штенгеле слову, так что Николь Шваттке получила еще один урок фонетики и могла похвастаться очередным успехом в этой области. Наконец Штенгеле убрал мобильный и сделал какую-то пометку в блокноте. Из зрительного зала вышел Беккер в сопровождении нескольких экспертов. В руках у него был лист бумаги. Беккер подошел к Еннервайну и ткнул пальцем в свой листок.