Читать книгу "Опыты на себе - Ольга Шамборант"

Ничто нам таким не поможет. Разве что отказ и дальше быть такими или вообще – быть, что практически одно и то же.

Хорошо тексту, в отличие от жизни, его можно запросто оборвать в любом месте. И КПД его от этого уж, во всяком случае, не уменьшится. Возможно, что и с жизнью – точно так же. Давно только никто убедительно нам не напоминал, что КПД – это действительно, а лучше даже сказать, воистину – очень важная штука, что у этого КПД очень высокий КПД – по Большому Счету. А то ведь все больше пекутся о том, что да как, а что с того – ни-ни.

Некто

… Позвонивший назвался Всевышним и взял на себя ответственность за всё происходящее на Земле. Ведутся поиски… Задержаны двенадцать человек, подозреваемых в пособничестве. Все они предположительно являются выходцами из ближневосточного региона…

Информационная сводка

Нет, все-таки не “гром, молния, ветер” создают нам ощущение адресата. Кому-то все-таки, почти одушевленному, мы себя постоянно предъявляем, кому-то невольно отчитываемся о проделанной работе и о нас вот таких. Вместе с кем-то мы собой недовольны, либо чье-то воображаем поощрение. Но в то же время именно этого Некто-Нечто мы стремимся приручить, заставить в каком-то смысле служить нам, а уж мы будем служить лишь в обмен, на выгодных условиях…

Это доброе божество, которому, конечно же, желательно было бы говорить правду, но в крайнем случае – раскаемся и оно простит. Это наша цацка, тот самый вольтеровский Бог, которого следовало выдумать. И лишь беспристрастный суд страшен. Тот “истинный свет”, Тот свет. Ибо беспристрастность воспринимается нашим сознанием как безжалостность, жестокость. Ибо если жалеть всех и вся, энергия жалости распылится до такой степени, что сумеет подогреть бесприютных лишь на миллионную долю градуса, да и то не всех, а только попавшихся на глаза. Где же тут наша ручная справедливость и где тут та ласковая беспристрастность, на которую мы, как долго болеющие дети на горькое лекарство, готовы с массой условий согласиться?

По Гордону давали сверхумную беседу о метафизике бренда. И подавали дело так, будто сотворение мира продолжается, – то бишь из кладовой Творенья нам периодически подбрасывается новенький эйдос, и – понеслась… И вот ученые совместно с председателем и единственным членом Комиссии по расследованию структуры мироздания Александром Гордоном дивятся и сетуют, и подмигивают, и качают лукаво головами – мол, да, выпало нам жить в такое время, когда за идола у нас, за истукана, за Иисуса нашего, понимаешь, Христа – оказался этот самый бренд, которому мы, ну, получилось так, поклоняемся все как один в эту вот нашу, зашибись-историческую, эпоху. Самое смешное было наблюдать, как они прилежно и добросовестно формулировали и кристаллизовали подзабытое и емкое, хотя, на мой взгляд, излишнее понятие дьявола. Дьявол образуется лишь при вычитании Бога из картины мира. В противном случае все его черты (черты чёрта) несет в себе обыкновенный безбожный ритуальный человек, которому лень развиваться, а, напротив того, – охота присесть или, еще лучше, прилечь и одновременно присесть на любого рода иглу, а главное, при этом постоянно доказывать себе и другим факт своего существования путем демонстрации косвенных улик, то бишь причастности к тому или иному «бренду». Ну что ж. «Время покупать». Рекламные, извиняюсь за выражение, слоганы также более или менее успешно замещают библейские изречения. Покупает весь мир, и у нас с особой интенсивностью и убежденностью неофитов расхватывают новые унитазы, керамическую плитку, дубленки и прочие объекты поклонения. Время покупать… Вот, между прочим, неплохая реклама для ювелирных изделий: «Время покупать камни».

А эти смачно и с загадочной полуулыбкой некоторого превосходства произносимые термины: постиндустриальное общество, общество потребления, – выдаются за некие безоговорочные приметы бытия, которые принципиально ничем не отличаются по духу от глобального потепления или неумолимо прущего на нас астероида. А на самом деле те, кто приватизировал рассуждения на эти темы, банально охвачены теми же низменными страстями, существование которых они констатируют, далеко не ходя. Они, как говорится, в теме. Нет, конечно, никто не свободен от своего времени. И можно запросто считать жертвами обстоятельств тех, кто к ним приспособился, а не тех, кто не может вписаться по тем или иным причинам. Все бы так, если бы не несло за версту от любого рассуждения попыткой польстить себе такому, какой есть, если бы философия так не рвалась обслужить, оправдать и, едва отряхнув от прилипшего дерьма, втолкнуть на пьедестал почета самого рассуждающего. Вообще, слушая философов и тяжко работая вместе с ними над глубоким смыслом бездарных и постоянно промазывающих мимо сути формулировок, которые, по существу, являются не чем иным, как попыткой одними словами заменить другие, как бы более строгими понятиями – обиходные, все яснее понимаешь, что философ – это человек, которого Бог наградил умом, но обделил талантом. Философия – это способ выражать глубокие мысли бездарными людьми. Любая удачная шутка, любое замечательное стихотворение – стоят томов.

Капитаны

«…Для кого не страшны ураганы…»

Н. Гумилев

Мы думали, что наука будет побеждена в каком-то смысле и в какой-то своей прогнившей части – каким-то там вдруг накопившимся и объявившимся духовным подъемом. Что эта кривоногая самодовольная парадигма под названием естественно-научное мировоззрение, марксизм-фрейдизм-дарвинизм, эта святая вера в сладенькое, – сойдет на нет, как старая переводная картинка – катышками, а под ней засияет тихим светом новый виток познания Бытия, как икона под лубочной картинкой. Мы так предвкушали и нам чудились предвестники, брожение новых умов и новых душ. Не знаю, как быть с этой темой. Вероятно, приостановить в связи с необходимостью разобраться в терминах и понятийном аппарате разговора.

Это в первую очередь касается самой науки. Речь ведь идет не о Ньютоне, не о Лапласе, не об опытах по прививанию себе чумы и холеры, не об озарениях и не о прорывах в познании, не о самопожертвовании на этом пути. Речь в этом тексте пойдет о сегодняшнем российском посткоммунистическом способе и смысле существования рядового научного работника и его доблестной администрации, которая и раньше, конечно, не была намного ближе к народу, – но та Удаленность была окутана таинственным ритуалом: «Вызван в ЦК, принимает высокого гостя и т.д. и т.п.». Тогда любое мероприятие, затеянное боссом, касалось всех. И если ты не делаешь доклад на образцово-показательной лженаучной конференции, то уж марафет на столах и под столами – кровь из носу и твой вклад в науку. Перед событием прокатывался шквал кудрей, рюшей, брошек, жилеток и прочих «розоватых брабантских манжет», принадлежащих секретарю-референту, раздавалось угрожающее шипение, обнаруживались огрехи в дизайне и подобные им преступления. Дрожали все – кто просто от страха, а кто – от страха быть униженным.

Туфты, собственно, в работе было столько же, сколько и везде. Но была и работа. Правда, почему-то так тщательно вкалывающие изо дня в день на ниве эксперимента мэнээсы и старлабы не добивались никаких особо серьезных результатов. Результаты повалили, когда в науку пришли рожденные при Брежневе. Защита диссертации перестала быть проблемой, она стала условием. Они-то и поехали потом, в основном, на Запад, повалили, как результаты. Генерация, отчетливо сознающая, что именно им надо жить красиво независимо от того, сопротивляется ли материя познанию. Оказавшись «там», многие продолжали тянуть соки из неудачников, которые помогали их отъезду. Рассуждают примерно так: «Вам все равно ничего не удастся, а нам тут надо выживать». Они первые начали выживать. Совершенно мирно установилось такое деление: одни остаются тут, как крестьяне в «Котловане» Платонова, которые живыми легли в гробы – вымирать как класс, а другие берут все общее добро, а иногда и просто чужое, и едут выживать. Среди тех и других есть способные, но среди тех – многовато способных на многое. Что же уложило в гроб оставантов от науки? Ну, формально, прекращение финансирования этой самой науки.