Читать книгу "Мисс Черити - Мари-Од Мюрай"

Мама (благоговейно вздыхает)

Такова воля Господа.

Леди Бертрам выглядела так, словно хотела спросить, зачем Господь лезет не в свои дела; но ограничилась тем, что поджала губы. Мне же не удалось улучить ни минуты наедине с Филипом, чтобы спросить адрес герра Шмаля. Но через неделю все как будто сложилось удачнее. Когда мы приехали, Филипа в гостиной не было. Леди Бертрам сообщила, что он читает в библиотеке.

Мама

Сходите же к нему, Черити.

Лицо крестной, и без того все в красных пятнах, побагровело. Если бы не адрес, я предпочла бы остаться в гостиной. Удаляясь, я слышала мамину болтовню с крестной о том, как много общего у «этих милых детей».

Дверь библиотеки была приоткрыта, но я все никак не могла заставить себя войти. То прикосновение Филипа к моей руке в экипаже, по пути домой из театра… Мне хотелось о нем забыть. Тут до моих ушей донесся голос Энн. Значит, Филип не один? Я уже подняла руку, чтобы постучать, как вдруг услышала свое имя.

Энн

Сегодня Черити приедет, знаете?

Филип

Конечно. Ей еще нужно закончить мой портрет.

Энн

Вы заметили, как она на вас смотрит?

Я как раз снова собиралась постучать, но снова остановилась.

Филип

Что вы имеете в виду?

Энн

Да она же пф-ф-фо уши в вас втрескалась!

Филип (хмыкает)

Вы шутите?

Энн

Вовсе нет. Кроме того, ее мама подбивает запустить в вас коготки.

Филип

Энн, я не переношу такого рода выражения. В устах молодой леди это звучит вульгарно.

Энн

Это они вульгарные! Откройте же глаза, Филип! Они вокруг вас хороводы водят.

Дальше я слушать не стала. Так разбилась моя последняя надежда найти герра Шмаля.

Когда спустя несколько недель мама объявила, что этим летом мы не едем в Дингли-Белл, потому что в доме большой ремонт, я не огорчилась. Папа уже давно мечтал порыбачить в водоемах Шотландии. Теперь, когда выпала такая замечательная возможность, он снял с середины июня дом «на выезде из Питлохри», как он сказал. Так я и передала Табите. Табита должна была нас сопровождать. Но за два дня до отъезда с ней приключилось несчастье: она едва не расшиблась насмерть, упав с лестницы, но отделалась сломанной ногой. Врач запретил Табите вставать, и крайне раздосадованная мама вынуждена была взять вместо нее четырнадцатилетнюю сироту Глэдис Гордон, которая сморкалась в рукав и глупо ухмылялась, когда ее за это бранили.

Как обычно, я везла весь свой зверинец в клетках и корзинках. Увы, мой бедный Клювохлоп умер от гангрены, которая началась в его культе. Зато четырехлетний Питер благоденствовал. За все время он ни разу не болел. На него порой нападала ужасная икота, и поначалу я всякий раз боялась, что он задохнется. Но достаточно было взять его на руки и похлопать по спинке, как все проходило. После чего сконфуженный кролик, прижав уши, утыкался носом мне под мышку. Он умнел на глазах. Питер позировал, понимая, что я его рисую. В отличие от всех прочих моих маленьких друзей, он не боялся детей и с достоинством переносил их радостные вопли и неуклюжие ласки. Питер всегда имел ошеломляющий, триумфальный успех у зрителей, если, конечно, соглашался выполнять трюки. Увы, соглашался он далеко не всегда. То был единственный предмет наших разногласий: на публике кролик любил прикинуться круглым дурачком. Во время путешествий Питер примерно сидел у меня на коленях, и все умилялись его разумности.

Однажды холодным июньским днем дорожная карета выгрузила нас перед арендованным в Питлохри домом. При виде этого серого зловещего здания с двумя квадратными башнями по бокам я осознала, что попала в страну вересковых пустошей и озер, в края Табиты, но без Табиты. Нас ждал старик со связкой ключей в руках.

Старик

Файльтэ! Сиамар а тха сибх?

Папа

Не говорите ли вы по-английски, любезнейший?

Старик

Я да, когда если надо, мой господин.

Странный ответ. Старик сообщил, что его зовут Дункан. Из его объяснений мы так и не разобрали, в чем конкретно заключались его обязанности. «Я отвечать за лавка». Если бы мы приехали сюда в поисках шотландского колорита, одного вида Дункана хватило бы с лихвой. На нем была дырявая рубаха, килт, стоявший колом от грязи, на волосах — рыжих, разумеется, — красный берет с помпоном. Он опирался на корявую трость, а на его шишковатом лице было столько оспин и глубоких морщин, что не сразу удавалось разглядеть глаза и рот.

Дом — хотя правильнее было бы сказать «замок» — насквозь продувался сквозняком. Хозяйничал здесь ветер, сотрясающий стекла в оконных рамах, завывающий в каминной трубе и захлопывавший двери прямо перед носом.

В гостиной горел камин, и в ожидании ужина мы втроем (мама, папа и я), как курицы на вертеле, поворачивались к огню то лицом, то спиной. Ужин, как обычно, прошел в гробовой тишине. У меня озябли руки и ноги; когда я переставала жевать, тотчас начинала стучать зубами.

Потом Дункан отвел меня в комнату на третьем этаже, в самом конце коридора: огромную мрачную сырую спальню, где стояла необъятная кровать с балдахином. Глэдис, исполнявшая обязанности Табиты, следовала за мной, шмыгая носом. Дорожные сундуки, как и клетки Джулиуса, Милдред, Маэстро, Дорогуши Номер Два, Кука и Питера, были уже на месте.

Я (Дункану)

А в комнатах вы не разжигаете камины?

Дункан

Только когда задр-рогнем, мо хр-ри.

В ту ночь я забралась под одеяло не раздеваясь и думала о своих сестричках, Пруденс и Мерси, — спящих в ледяной земле; у меня зуб на зуб не попадал. Все призраки моего детства поджидали меня здесь, на породившей их шотландской земле: раздавленная камнем Кейт Макдафф, повешенный ни за что кузен Джордж, прячущийся в развалинах замка Красный Колпак и поджигательница мисс Финч. Я притянула к себе лежавшего в ногах Питера и крепко обняла.

За ночь ветер так тщательно поработал метлой в небе, что в утренней лазури остались всего одно-два щекастых облачка. Намечался ясный холодный день. У мамы ночью случился нервный припадок, так что утром она осталась в постели. Папа собирался встретиться с друзьями, прибывшими накануне и, как и он, мечтавшими половить форель в горных речках. Заручившись разрешением гулять в окрестностях Питлохри в сопровождении Глэдис и Кипера, я наконец могла вволю исследовать мир Табиты: край, где цветут лиловый вереск и желтый дрок, где на горизонте налезающие друг на друга холмы играют в чехарду, сосновые леса спускаются к озерам, а лани совсем не пугливы, где мохнатые коровы смотрят на мир сквозь падающую на глаза челку, где овчарки косматы… Но, честно говоря, все это я рассмотрела далеко не сразу, поскольку на первой прогулке Кипер умудрился свалиться в единственную в округе яму, а Глэдис цеплялась юбками за все кусты ежевики, которые будто нарочно вырастали у нее под ногами.