Читать книгу "Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп"

– Я не очень-то хороший спутник, верно? – неожиданно бросил де Тизан, отставляя в сторону свой стакан вина со специями.

– Нет, отчего же. Молчаливые спутники – большая редкость, их общество действует исключительно умиротворяюще, – поспешил успокоить его Ардуин.

– Мне решительно нравятся ваши формулировки, Венель. Вам, наверное, стоило бы заняться поэзией.

– Я действительно ценю лучшее в человеке, тем более что мне не случалось встречаться с этим в своей профессии, – улыбнулся мэтр де Мортань.

– Человек способен как на лучшее, так и на худшее.

– Но, как правило, он предпочитает упражняться именно в худшем… Прошу меня извинить, я должен оставить вас на некоторое время. Хочу навестить друга.

– Да, пожалуйста. Увидимся за завтраком, а потом направимся в Клерет.

13

Ножан-ле-Ротру, ноябрь 1305 года, чуть позже

Ардуин закутался в накидку, подбитую мехом выдры, и вышел в холодную ночь. Понимая, что небо, затянутое тучами, закрывающими луну, должно благоприятствовать грабителям всех мастей, он заранее положил руку на рукоять длинного кинжала, готовый к малейшим признакам угрозы. Венель-младший не заметил небольшой тени, затаившейся в дверной нише одного из зданий. Он повернул в Бург-де-Комт[105], над которым возвышался замок Сен-Жан[106], построенный совсем для другой цели, в ту эпоху, когда Ножан-ле-Ротру оставался последней крепостью, защищавшей Французское королевство от нападений и грабежа пиратов из Скандинавии[107]. Затем прошел мимо прижатого к каменистому холму узкого дома, где доктор Мешо принимал пациентов, и чуть улыбнулся, бросив взгляд на его стены, опасно наклонившиеся в сторону. Затем быстро миновал несколько пустынных улочек, без труда ориентируясь в местечке Сен-Дени, и углубился в Бург-Неф[108] – торговый квартал, где можно было купить саржу и кисею, прославленные далеко за пределами графства. Ардуин очень сожалел о том, что не догадался купить у булочника пирожных или книгу для доктора и какую-нибудь дамскую безделушку[109]. Вышитый платок или саше с ладаном – во всяком случае, ничего такого, что Бланш могла бы счесть ответом на ее сердечные переживания.

Вдруг его обогнал, чуть толкнув, какой-то человек в плаще с низко надвинутым капюшоном. В лицо Ардуина ударила струя разнообразных и крайне неприятных запахов: дыхания, полного винных паров, застарелой грязи и, несомненно, мужского пота. Мэтр Правосудие ограничился тем, что отодвинул полу своей одежды, открывая взору длинный кинжал, только что вынутый из ножен, и тихонько произнес:

– С этим тебе не справиться, а я очень тороплюсь.

– Ну что вы, мессир, у меня нет никаких дурных мыслей, клянусь прахом своей матери!

– Правильнее будет сказать, что их у тебя больше нет. Что же, это свидетельствует о твоем благоразумии.

Со сдавленным проклятием силуэт быстро исчез.

* * *

Ардуин наконец достиг дома доктора Мешо, который был расположен в нескольких дюжинах туазов от моста Сент-Илер, напротив церкви[110], носящей то же имя. Защищенный высокой стеной и построенный с высоким подвальным этажом, он возвышался над остальными домами. Мэтр Высокое Правосудие притронулся к колокольчику, висевшему над мощной дверью. Тотчас же раздалось низкое угрожающее рычание. Венель-младший прошептал:

– Юлиус, мы же знакомы.

Ворчание сторожевого пса пастушьей породы из Боса только усилилось.

– Тебя не задобрить? Ну, конечно же, ты более чем прав, – шутливо произнес мэтр Высокое Правосудие, снова берясь за колокольчик.

Наконец из-за двери кто-то окликнул:

– Кто там?

– Ардуин Венель проездом из города, мессир Мешо. Моя самоуверенность позволяет мне надеяться быть принятым в доме, не предупредив заранее о своем посещении. Поверьте, я очень сожалею о своей невежливости.

Послышался звук ключа, который поворачивают в замочной скважине, а затем быстрое «Юлиус, место!». И снова раздался голос доктора:

– Ну что вы, что вы… Это я приношу вам свои извинения. Я в ночной одежде. Я думал, что меня зовут к мадам Ленур, у которой начались роды… Вот поэтому я так поспешно и вышел к двери. Заходите же, – продолжил доктор, широко открывая дверь. – На улице чертовски холодно. Давайте согреемся поскорее у камина.

Ардуин с удовольствием уселся рядом с доктором, который, несмотря на то что ему давно перевалило за пятьдесят[111], сохранял бодрость и ясность ума. Седые, довольно длинные волосы торчали у него из-под ночного колпака, падая на воротник домашнего костюма из толстой шерсти.

Едва они вошли в уютный дом доктора, Бланш тотчас же вышла навстречу мэтру де Мортань. Женщина почти не старалась скрыть, как счастлива снова его видеть. Маленькая и худенькая, чуть больше двадцати пяти лет от роду, она буквально светилась мирной спокойной красотой, в которой не было даже намека на кокетство. Бланш обратилась к своему свекру:

– Я поставила на угли горшок настойки, так что служанку звать не стоит. – Смущенно опустив глаза, она предложила Ардуину: – Могу я что-нибудь предложить вам перекусить, мессир?

– Это очень любезно с вашей стороны, но любезная матушка Крольчиха напичкала меня, как рождественского гуся.

Несколько мгновений Венель-младший боролся с внезапно охватившим его смутным стеснением. В нем соседствовали два на редкость противоречивых чувства, как и всякий раз, когда он попадал в похожую ситуацию. Жить окруженным презрением и страхом, которые неизбежно вызывают люди его профессии, – такое стало для него привычным еще с юности. Но все же иногда он чувствовал нечто вроде горечи, что побуждало к вызывающему поведению. Ну и что? Женщины находили его очень красивым, они были без ума от его высокой мускулистой фигуры, от его полудлинных волос и бледной нежной, как у женщины, кожи. Взгляд его серых глаз неизменно производил сильное впечатление. Представительницы прекрасного пола поглядывали на него, украдкой кокетливо улыбались ему и строили глазки. Однако если б они узнали о его ремесле, все тотчас бы отшатнулись от него, крестясь в страхе. Он даже немного обижался на Бланш, заранее представляя себе ее неприятие, проникни она в его тайну. Эта сцена представала в его воображении тем более живо, что Ардуин, сам того не желая, оказался ею очарован. А Мешо – единственный, кто знает о его профессии, – понимает ли он, насколько ему сейчас не по себе?