Читать книгу "Галина Вишневская. Пиковая дама русской оперы - Юлия Андреева"

Через несколько минут – снова звонок:

– Галя, извините меня и успокойтесь. Я прошу вас завтра со Славой прийти ко мне ужинать. Мне нужно вас видеть».

В общем «коготок увяз, всей птичке пропасть». Ничего не поделаешь, поехали. Правда, с того дня имя Галины Вишневской было раз и навсегда вычеркнуто из списка выступающих на кремлевских пьянках. А еще через несколько дней Галина и сама была рада, что не поссорилась с влиятельным покровителем. Как мы уже говорили, КГБ пыталось сделать из Вишневской своего агента. Они то появлялись, то исчезали. Иногда просто звонили, справляясь о здоровье, но не звали к себе после «Пражской весны» ни разу. А тут опять. Галина только от кремлевских банкетов с грехом пополам отделалась, приглашают явиться к ним.

В тот вечер Мстислав и Галина обедали у Булганина, и Вишневская, воспользовавшись интимностью обстановки, прямо за столом пожаловалась Николаю Александровичу, что ее преследуют работники КГБ.

«– Это еще что такое?! Что им от тебя надо? – возвысил голос Булганин, должно быть, представляя себя в образе благородного рыцаря, которому дама сердца поручает сразиться с многоголовым чудищем.

– Они требуют, чтобы я писала доносы, – уронила алмазную слезу благородная принцесса.

– Что-о-о?! С ума они сошли, что ли? Федька! – кричит адъютанту. – Соедини меня с Ванькой Серовым! Ах, негодяи!

И побежал в соседнюю комнату к телефону. Мы слышали, как он разносил главу КГБ, до нас долетали обрывки фраз. Вскоре он вернулся к нам.

– Не волнуйся, никто больше тебе оттуда никогда не позвонит. Можешь мне поверить.

И правда – с этим было навсегда покончено. Помощь в таком деле была важна именно в тот период моей жизни – дальше я уже сама набрала силу и могла отбиваться самостоятельно, да и, зная мои высокие связи, со мною были осторожны, меня уже такой Василий Иваныч – попробуй тронь! А сколько людей запуталось в этих сетях!»

В Большом театре вербовали практически всех. А человек слаб, ему намекнули, что в случае отказа он потеряет свое положение, для артиста это значит, что он никогда уже не сможет заниматься любимым делом, а зачем тогда жить? Или господа из органов вдруг обнаружат какое-нибудь еле заметное пятнышко на биографии любимого человека, родителей – у них всегда было много путей воздействовать на людей. Вот, Вишневская сумела отбиться, а сколько ее коллег в этом завязли навсегда.

Николай Александрович Булганин (1895–1975) – советский государственный деятель. Член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС (1948–1958, кандидат в члены с 1946 года), член ЦК партии (1937–1961, кандидат с 1934). Маршал Советского Союза (1947, лишен этого звания в 1958 году), генерал-полковник. Входил в ближайшее окружение И. В. Сталина

Однажды Галина пришла в театр послушать Георгия Михайловича Нэлеппа[103], на сцене шла репетиция оперы «Садко», в которой наша героиня не участвовала. Так получилось, что, войдя в театр, она первым делом увидела незнакомую женщину, которая явно кого-то ждала. Попросили Галину, чтобы сказала секретарю, пусть та вызовет Нэлеппа со сцены, если он свободен.

Г. М. Нэлепп спустился вниз, вежливо поздоровался, а женщина вдруг как харкнет ему в лицо: «Вот тебе, гадина, за то, что погубил моего мужа, за то, что ты погубил мою семью! Но я выжила, чтобы плюнуть тебе в рожу! Будь ты проклят!».

Как тут же объяснил, шокированной произошедшем на ее глазах Вишневской, Н. С. Ханаев, Нэлепп работал на КГБ еще со времен его службы в Ленинградском театре и многих погубил своими доносами.

Вскоре после описанного выше инцидента он умер от сердечного приступа в возрасте всего лишь пятидесяти двух лет.

Вырвав Вишневскую из когтей КГБ, вскоре Булганин пригодился ей еще раз. Наконец-то достроили кооперативный дом, за квартиру в котором Ростропович заплатил деньги, и тут выяснилось удивительное. Оказывается, они не имеют права поселиться в своей заранее оплаченной квартире. Четыре комнаты на двоих (можно сказать на троих, ребенок вот-вот появится) – это по советским законам абсолютно чрезмерно. Как будто бы они раньше этого сказать не могли, когда Ростропович еще неженатым свою Сталинскую премию на блюдечке с голубой каемочкой принес.

И что делать? Домработница не в счет. Переводить в четырехкомнатную квартиру маму с сестрой – но тогда получится та же коммуналка, а жить-то хочется в отдельной. В конце концов снова вмешался Булганин, и вопрос был улажен, лишние метры больше никого не тревожили, о них просто забыли. На самом деле Булганин давно уже предлагал Ростроповичу не валять дурака, а соглашаться на бесплатную квартиру от государства, но тот не хотел быть чем-то обязанным поклоннику своей супруги.

Беременность протекала нормально, с операми «Фиделио» и «Евгений Онегин», Вишневская съездила на гастроли в ГДР, получила свое первое звание – заслуженной артистки РСФСР, после чего записала свою первую оперную пластинку «Евгений Онегин», с дирижером Хайкиным[104] и артистами Беловым (Онегин) и Лемешевым (Ленский).

Лемешеву, лучшему Ленскому страны, в ту пору было уже 56 лет. По правилам единственная фирма грамзаписи в СССР «Мелодия» могла повторно записать оперу только через двадцать лет. То есть существуют два непревзойденных Ленских – Лемешев и Козловский. Козловский удостоился чести записаться (пластинка с его участием была у Гали, подарок от мамы на день рождение). А вот Лемешеву пришлось ждать своей очереди двадцать лет, то есть он сделал почти невозможное, умудрился сохранить свой неповторимый голос.

Когда Вишневской было поручено записывать Татьяну, она моментально сделалась врагом всех певиц Большого театра. Что и понятно, многие из них тоже много лет ждали этой записи, надеясь на лучшее и прекрасно понимая, что еще двадцати лет у них просто нет. Следующая запись, и опять «Онегина», случилась неожиданно скоро, в 1968 году, но это было исключение из правил, пластинку записывали в Париже на фирме EMI.

Впрочем, до 68 года нашей героине еще только предстояло добраться, теперь же, в 1956 году, все только и говорили, что о знаменитом докладе Хрущева, в котором он рассказал правду о культе личности Сталина, о пытках и тюрьмах, доносах, массовых расстрелах невинных, о деле врачей, уничтожении крестьянства и обезглавливании армии перед войной. Все это, конечно же, было известно и давно передавалось шепотом за наглухо закрытыми дверями, ошеломляло, что обличительные речи, за которые совсем недавно можно было отправиться в тюрьму, неслись теперь с самой вершины, что за это уже не сажали. Слухи расползались с быстротой сползающей с гор лавины, обрастая подробностями, на свет всплывали все новые имена погибших, замученных, все еще страдающих в застенках и ссылках. В каждой семье вспоминали о своих потерях, точно после длительной бомбардировки считали и не могли обнаружить соседей, друзей, родственников – пропавших, арестованных, просто исчезнувших… Главный палач Сталин мертв, разумеется, тут же принялись за поиск врагов из тех, кого еще можно наказать. Собственно, у всех, кто был наверху, так или иначе рыльце в пушку, тем не менее, главное – успеть перебежать из одного лагеря в другой, главное – кричать то, что предписано свыше, главное – не потеряться и всегда держать нос по ветру. Тем более, что и сам разоблачитель Хрущев закончил свой доклад словами: «Мы не можем допустить, чтобы этот вопрос вышел за пределы кругов партии, в особенности же, чтобы он попал в печать. Нам следует знать пределы, мы не должны давать оружие в руки нашим врагам, не должны полоскать грязное белье у них на глазах».