Читать книгу "Только ты - Наталья Костина"

– Сейчас полгорода с личным автотранспортом.

– Патрулирование района усилили?

– Усилили, а что толку? Девки шальные как разгуливали по ночам, так и будут на гулянки шататься! Они в шестнадцать все думают, что бессмертные! А патрули по лесу не бродят, что им между деревьями в темноте делать? Они по тротуарам туда-сюда прогуливаются, и точка! А Шульгину, например, нашли почти в ста метрах от аллеи, в таком глухом углу, куда даже собаки не забегают! Чего она туда поперлась? На кой по лесу одной ночью шастать?

– Она с подругой была, кажется?

– Кажется, кажется… – пробурчала Сорокина. – Подруга ей «ариведерчи» сказала и в другую сторону пошла, допустим, а та дурочка – напрямик через лес к остановке почесала. Там неподалеку как раз и трамвайная остановка, и троллейбусная. Если провести прямую от дискотеки, примерно в этом месте и получается… Да закрыть эту дискотеку вообще к едрене фене, и все!

– И кафе закрыть, и пиццерию, и киношку, чтоб уж совсем никого в парке не было. И колючей проволокой в восемь рядов все оцепить. А еще лучше весь парк заминировать. Рита, ты же сама понимаешь, что это – не выход. Он в другой парк переберется, только и всего! А нам важно понять, почему он выбрал именно этот. Ведь концы-то нужно искать именно здесь. Что его сюда привлекает? Блондинок-то кругом полно. Но я лично думаю, что он или живет в этом районе, или гараж у него рядом, или работа, или какое другое логово. Уж больно быстро он прячется… а прячется вовремя – потому что умный. А если умный – должен понимать, что очень скоро мы его обложим со всех сторон. Но еще он самоуверенный, дразнит нас… уверен в своих силах и в том, что сможет быстро уйти. Вот на это и нужно сделать упор. Так что, как ни крути, только здесь его хоть как-то можно вычислить и изловить. А если он отсюда сдернет, то по всему городу патрули не расставишь – да и нет у нас столько. Хорошо, конечно, все-таки выступить по телевидению под каким-либо предлогом – скажем, бешенство обнаружили у лис или что-нибудь еще, – и объявить, что в парке ночью находиться опасно…

– Там и днем уже находиться опасно! – вошедший в кабинет Бухин успел уловить суть сказанного, но принесенная им новость радости следственной бригаде не прибавила.

– Еще одна, – он выложил на стол свежие фото. – Задушена сегодня, около двенадцати. Прямо у подвесной дороги. Розочки прилагались, – добавил он зло. – Точно как в банке! В количестве шести штук!

* * *

Домой идти не хотелось. Там было пусто, неуютно, пыльно… Она не прибиралась в квартире с тех самых пор, как они с Тимом… словом, как они расстались. Не мела пол, не пылесосила, не делала всего того, что раньше с таким рвением и старанием делала для любимого человека. Наведение порядка никогда не было ее хобби, но для Тима ей было приятно блюсти чистоту. Чтобы квартира была не просто местом, где можно переночевать, а настоящим, живым домом. Их домом. А теперь она чувствует себя в ней так, будто она здесь чужая… Даже в общежитии, в котором она жила с первого по четвертый курс, было уютнее, чем сейчас в этой квартире. Поэтому она даже пыль не вытирала. И каждый день та печальным серым покровом оседала везде. Предметы, покрытые ее унылой вуалью, как будто теряли объем, жизнерадостность, становились плоскими и бессмысленными, как само ее теперешнее существование… И продуктов она не покупала – перекусывала на работе пирожками, а дома поначалу нехотя доела все, что было в холодильнике, а потом и вовсе перестала его открывать. Если пустой желудок давал о себе знать, она перехватывала мороженое или шоколадный батончик, возвращаясь домой, или довольствовалась булочкой с чаем, съеденной поздно вечером на работе.

Теперь она засиживалась на службе допоздна. С утра или днем были эти непонятные курсы, на которые ее послали неизвестно зачем: карьеристкой Катя не считалась никогда, никого не подсиживала, не интриговала – да к тому же была женщиной, которых на руководящие должности брали неохотно. А на работе нужно было собирать и систематизировать материал по убитым блондинкам – и это было куда тяжелее, чем снова сидеть за партой, – да еще и частенько в компании Мищенко. Тот по-прежнему не оставлял ее в покое, и Катя даже как-то махнула на это рукой: хочется ему демонстративно торчать рядом – да бога ради! Лучше уж так, чем открытое противостояние, когда ее косые взгляды в сторону приветливого и симпатичного заместителя прокурора из провинции уже стали замечать. Замечать и перешептываться: кто-то двигает Скрипковскую, и этот же кто-то имеет зуб на молодого и перспективного парня. Значит, идет какая-то закулисная игра.

Катя стала ловить на себе заинтересованные взоры и совсем другого порядка: если Скрипковская далеко пойдет – значит, она может быть полезна. А с полезными людьми надо дружить… Ее стали приглашать то на вечеринки, то на дружеские посиделки… она неизменно отказывалась, чем только подливала масла в огонь. И все это вкупе было очень тяжело – и морально, и физически. Одна тяжесть накладывалась на другую, и временами она чувствовала, что находится на пределе всех сил… Еще немного – и она не сможет идти дальше, бросит все: и свою пустую квартиру, и эти непонятные затянувшиеся курсы, бесконечные зачеты, которые надо сдавать и сдавать; и тщетные поиски убийцы, поймать которого они так и не смогут, наверное… разве что поможет случай.

Сейчас же ей хотелось только одного – каким-нибудь чудесным образом оказаться как можно дальше от этого города, в котором где-то по улицам ходит Тим, – но он ходит совсем не по тем улицам, где они могли бы встретиться… хотя бы случайно. Она устала и от своего дома, и от работы, которая все прибывала и прибывала, как лавина, катящаяся вниз с горы и грозящая погрести под собой всех и вся…

Катя подсознательно засчитывала себе в минус каждый проведенный впустую день – потому что время вдруг полетело с неимоверной быстротой, и сейчас оно работало против них, безжалостно тикало, и сутки складывались в недели, но… все их безрезультатные поиски ничего не давали и лишь неминуемо приближали обнаружение новой страшной жертвы.

Бабье лето закончилось, и началась тягостная бесконечность осенних дождей. Хотя им эта мелкая, холодная, тусклая нескончаемая морось давала долгожданную передышку: убийца не выходил на свою жуткую охоту. Лысенко правильно определил его пристрастие – волосы. Маньяку непременно нужно было видеть волосы, а на улице сплошным потоком двигались зонты, из-под которых даже лица виднелись не часто. В самом же парке теперь было далеко не так людно, как в хорошую погоду: исчезли катающиеся на роликах, сидящие на каждом углу парочки, а те, у которых появлялось свободное время для прогулок, предпочитали проводить его не под открытым небом.

Катя похудела. В другое время она бы этим гордилась, как неким личным достижением, но сейчас была этому совершенно не рада. Как там недавно сказала Машка Камышева, заскочившая в комнату к Лысенко поболтать? «Я села на диету, отказалась от выпивки, перестала есть на ночь и за четырнадцать дней потеряла две недели жизни». Вот и у нее за эти четырнадцать дней, что они не виделись с Тимом, из существования выпали две недели. Триста тридцать шесть часов, во время которых она двигалась, работала, даже шутила с коллегами, – словом, выглядела почти так же, как и всегда. Но внутри все покрывалось такой же серой пылью, как и в доме… Сосущая пустота в душе, которую она до отказа пыталась занять работой, была похожа на бездонную пропасть… которую заполнить невозможно. И даже эха от всего, падавшего туда, не было слышно…